Махабхарата
Шрифт:
Внезапно увидели черную Кали.
Был рот ее кровью густою окрашен,
А стан — одеяньем кровавым украшен,
И крови теплее, и крови алее,
Гирлянды цветов пламенели вкруг шеи,
Она усмехалась на темной равнине.
Силки трепетали в руках у богини:
Она уносила в силках своих цепких
Богатых и бедных, бессильных и крепких,
И радостно смерти
Породу людскую, звериную, птичью.
Пандавам являлась она еженощно
Во сне, а за нею, воюющий мощно,
Вставал Ашваттхаман в ночном сновиденье!
С тех пор как вступили пандавы в сраженье
С потомками Куру, — когда засыпали,
Во сне они видели черную Кали,
А с ней — сына Дроны, готового к бою...
А ныне на них, убиенных Судьбою,
Напал Ашваттхаман под звездным покровом,
Весь мир ужасая воинственным ревом.
Пандавы, богиню увидев, в смятенье
Решили: "О, горе! Сбылось сновиденье!"
Сын Дроны, как посланный Временем строгий
Крушитель, — рубил им и руки, и ноги,
И ягодицы, превращались пандавы
В обрубки, что были безбрюхи, безглавы.
Ревели слоны, кони ржали от боли,
И месивом плоти усеялось поле.
"О, кто там? О, что там?" — дрожа от испуга,
Бойцы и вожди вопрошали друг друга,
Но меч возносил надо всеми сын Дроны,
Как смерти владыка, судья непреклонный.
Он трепет пандавам внушал и сринджайям,
Враг падал, оружьем возмездья сражаем.
Одни, ослепленные блеском оружья,
Тряслись, полусонные, страх обнаружа,
Другие, в безумье, в незрячем бессилье,
Своих же копьем или саблей разили.
Опять на свою колесницу взошедший,
Сын Дроны, оружие Шивы обретший,
Рубил, убивал, становясь все жесточе:
Он сваливал жертвы на жертвенник Ночи.
Давил он людей передком колесницы,
Стонали безумцы и гибли сновидцы,
А щит его тысячей луд был украшен,
А меч его, синий, как небо, был страшен!
Он воинский стан возмутил ночью темной,
Как озеро слон возмущает огромный.
В беспамятстве жалком, в забвении сонном,
Воители падали с криком и стоном,
А кто поднимался, — в смятенье и в спехе
Не видели, где их оружье, доспехи.
Они
И корчились в судорогах безобразно,
И прятались или, рассудок утратив,
Ни родичей не узнавали, ни братьев.
Кто, ветры пуская, как пьяный слонялся,
А этот — мочился, а тот — испражнялся.
А кони, слоны, разорвав свои путы,
Топтали бойцов среди мрака и смуты,
И не было на поле счета убитым
Под бивнем слона и под конским копытом.
Шли ракшасы за победителем следом:
Большая добыча была трупоедам!
И бесы, увидев побоище это,
Наполнили хохотом стороны света.
Отцы в поединок вступали с сынами,
А кони — с конями, слоны — со слонами,
И все они ржали, ревели, вопили,
И тьма уплотнялась от поднятой пыли.
Живые вставали и падали снова,
И мертвый раздавливал полуживого,
И свой убивал своего, уповая,
Быть может, что выживет он, убивая!.
Бежали от врат часовые, в какую
Неведомо сторону, все — врассыпную,
Те — к северу, эти — в отчаянье — к югу,
"О, сын мой!", "Отец мой!" — кричали друг другу,
Но если отцы и встречались с сынами,
То перекликались они именами
Родов своих, не узнавая обличий,
И слышалось горе в том зове и кличе,
И падал воитель, не зная, что рядом –
Племянник иль шурин с безжизненным взглядом.
Одни помрачились умом среди бедствий,
Другие искали спасения в бегстве,-
Из стана гнала их о жизни забота,
Но лишь выбегали они за ворота,
Гонимые горем, познавшие муки,
Сложившие с робкою просьбою руки,
С расширенными от испуга глазами,
Без шлемов, с распущенными волосами,
Без ратных доспехов, одежд и оружья,-
Тотчас Критаварман и Крипа, два мужа,
Не ведавших жалости, их убивали:
Один из ста тысяч спасался едва ли!
Чтоб сделалось поле добычей пожарищ,
Чтоб этим доволен был их сотоварищ,
Весь вражеский стан подожгли они оба.
Огня — с трех концов — ярко вспыхнула злоба,
И в стане пандавов, при свете пожара,
Сын Дроны свирепствовал грозно и яро.