Макарыч
Шрифт:
— Поди поглянь, можа, проснулся. Скажи ему, мешкать несподручно.
Но Мишка отказался наотрез. Уговоры Андрея не помогли. И парень, насупившись, как обрубил:
— Надоел я тебе, что ли? Не бойся, не сдохну. И лечиться мне ни к чему.
Чтобы не продолжать разговор, он накинул мокрую брезентовку и ушел в почернелую тайгу.
Один. Андрей кинулся за ним. Догнал. Но Мишка что-то сказал ему, отчего тот сник, вернулся.
А через день Макарыч засобирался домой. Колька теперь поправился. Примирение
В ночь перед уходом к их палатке подошел Андрей. Ни о чем не говоря, молча присел рядом с Макарычем. А потом не выдержал:
— Уходишь?
— Пора.
— Что так скоро? Куда торопиться?
— Делов завсегда полно у кажнаво. Да и ни к чему мине тут мотатца, ровно псу бездомнаму. Повидал Кольку, пора и честь знать. Чево боле надобно?
— Эх, дед, моя бы воля…
— И што?
— Не пустил бы тебя отсюда!
— На кой ляд я вам сдалси?
— Ты много знаешь. Нам бы тебя…
— То в былом. Лесовал много. Да што ноне с таво?
— Здорово ты Кольку вылечил. Он ведь с неделю до твоего прихода еще болел. А ты его в одну ночь на ноги поставил.
— Не велика мудрость.
— Для кого как!
— Снадобья в тайге беспременно знать надобно.
— Может, останешься? — предложил Андрей.
— Нынче нет.
— А жаль.
На следующее утро Колька встал вместе с Макарычем. Решил проводить.
Дождь перестал. И солнце, зябко передернув плечами, высунуло из-за сопок конопастую рожицу.
Колька шел след в след за Макарычем.
— Домой-то когда заявисси? — спросил его лесник.
— Как вышку привезут. Пока устанавливать будут, приду.
— Долгонько ли дожидать ее?
— Обещали скоро.
— Ты ребят-то ентих держись. Навроде дельная.
— Знаю.
Они шли молча. Каждый думал о своем. Лесник, успокоенный виденным, вспоминал Марью. Как она там? Не прихворала бы. А перед глазами парня вставали строчки из много раз перечитанного письма. Оттуда. Из Зойкиного отряда. И снова стыл комок где-то внутри. А ноги начинали заплетаться, пинать каждую корягу и кочку. Макарыч оглянулся. Не поняв, предложил:
— Давай шабашить. Отсель я сам пойду.
— Что так?
— Не дело те взад-перед ходить. Вертайси к н им. Дождесси ту вышку, у п росись на несколько ден.
Макарыч, стоя, закурил. И, взяв у Кольки рюкзак, пошел дальше один.
Парень долго еще стоял в растерянности. Смотрел вслед. Хотел остановить. Ведь не сказал он чего-то. Очень нужное. Но слова стыли на губах. Колька медленно повернулся обратно.
А лесник шел все быстрее. Проснувшийся совсем недавно дятел, прилепившись к березе, выдалбливал из-под коры жуков. Личинок. Спешно заглатывал, косясь по сторонам. Будто опасался, что кто-нибудь сможет отнять добычу. Около него вилась сойка-попрошайка. Верещала тонко.
Вот она уселась совсем рядом. Дятел грозно глянул.
— Так иху мать, нечево с-под рук норовить, самой промышлять пора — усмехнулся лесник, одобрительно подморгнув дятлу, и вдруг бросился в сторону, крича истошно: — Злыдня! Супостат! Штоб те бельма вылезли!
Из-под коряги вылетел ворон. В раскрытом клюве его застыл крик. Ворон будто подавился карканьем.
Макарыч подбежал к коряге. Под ней пищал еще лысый розовый, как крысенок, бурундук. Ворон украл его из норы. И, не подвернись Макарыч, склевал бы малыша. Лесник подкинул его в первую же бурундуч ью норку. Знал: там он не пропадет, пригреют хозяева.
Прямо перед Макарычем, ничуть не пугаясь его близости, кормилась ш иш ко й кедровка: осторожно сорвав, птица тут же запрокидывала голову и глотала ягоду.
— Што ль, тож похарчитца? — рассмеялся Макарыч, но, глянув на небо, нахмурился, пошел быстрее: не оглядывался, пожевал на ходу припасенное на дорогу Колькой.
К вечеру, когда до зимовья оставалось не больше версты, пошел дождь. Лесник сорвал лопух, прикрыл им голову, плечи. А капли стекали с краев ручейками. Промочили рубаху насквозь. Побежали по спине.
— Фу, сатана, — отфыркивался Макарыч и, взлягивая, захватив в кулак промокшую бороду, пустился бегом к избе. — Ох, мать, до гузна промок, — ввалился он в зимовье.
Лесник перекрестился на иконы и кинулся спешно переодеваться.
— Батюшки! Иде ж родимец носил тебя, отец? Отощал, ровно кот по марту. Ай не кормили? Чево так-то схудал? — всплескивала руками Марья.
— Не за едовом шастал. Ай запамятовала?
— Ну што с Колей? Как он там?
— Очухалси. Не век же горевать.
— Сильно убивался?
— Нешто по вашему брату убиватца след? Ишо вздумала. Не с ума спятил. Такова товару ноне руп штучка, десять рублев кучка…
— Греховодник старой. Разе гожа так-то? Ведь такими речами Кольку с панталыку собьешь.
— Ужо обитай. Об женитьби н оне и поминать не стоит. Все про вышку трепалси. Об Зойке долго помнить не станит.
— А чевой-то за вышка? Ай опять девка какая у их подвязалась?
— Кабы девка.
— Хто ж тогда?
— Я што, зрел ее? Сказывают, хреновина эдакая, сама землю колупает. А оне, ребята-то, подмогать ей стануть.
— Господи! Откудова привиденье такое?
— С городу пришлют.
— Оттуда разе доброе дадут. Ведомо нам уже. А через неделю рано утром у зимовья кто-то зарычал.
— Матерь Божия! Заступница! — стуча зубами крестилась баба.
А п од окном рявкнуло так, что она носом в пол воткнулась.
— Отвори, отец! — послышалось с крыльца.
Макарыч в сени вышел. В избу, смеясь, вскочил Колька.
— Я за тобой, отец!
— Чево?
— Поедем к нам!
— На кой ляд?