Маки Перчатки Черничный пирог
Шрифт:
– На чай не зайдешь? – спросила, издеваясь я. Его лицо надо было видеть. Это фиаско!
Он пошатываясь, направился к машине, не торопясь сел и не уезжал, положил голову на руль, просто сидел. Я немного постояла и пошла к себе. Не знаю во сколько он уехал или остался там. Но стало интересно, почему он не вошел?
С утра я направилась в столовую, взяла две чашки чая и вышла во двор к сторожу. Он сидел на скамейке под старым черносливом и латал сапоги. Я села, поставила его чашку на скамейку, а свой чай попивала глотками.
Он поглядывал хитро на меня. Понимал, что
– Старая школа у нас, да? первый мой вопрос.
– Да уж, немолодая, точно…
– Интересно, а сколько лет ей?
– А я почем знаю. Это у Нателлы спроси.
– Она не расскажет. А как можно было продать такой дом и место хорошее, пригород, свежий воздух, природа.
– Не знаю. Уехали они давно, богатые люди были, отвечал неохотно он.
– Ну, а почему продали администрации, а не людям?
– Может администрация больше дала, а может не хотели, чтобы тут жили, а может и не купил никто.
– А тут куча богачей, почему не купили бы?
– Людей не знаешь, слово за слово и сплетни. Может, не захотели..
– Сплетни?
– Так ты давай, иди, разозлился он. А чай оставь, пришла она деда разбалтывать.
В общем, из полезной информации я узнала ничего.
Через неделю, я счастливая пошла на работу. Если честно, была бы рада если зима длилась бы до десятого января. Я любила ее, но уставала, а больше не любила начало весны. Но так ждала ее в этот раз.
Я сняла комнату в паре шагов от места работы. Она была еще меньше предыдущих. Но опять же близко. Ходила на работу и оглядываясь. Я догадывалась, что он это, так не оставит.
Не прошло и месяца. Холоднющий, морозный февраль, я пришла в съемную комнату, после долгого дня. По привычке свет не включила, положила вещи на стол, стянула куртку и все остальное. И наконец включила свет.
На моей кровати лежал Альберт. Как и каким образом он вошел? Ведь дверь я открыла ключом. Он нагло смотрел. Его длинные ноги витали воздухе, так как длины кровати не хватило для его роста. Что творит эта нечисть?
– Ты что творишь? – разозлилась я.
– Терпеть не могу неуважение к себе, сказал он, резко сел, улыбаясь и хитро поглядывая.
– Прямо сейчас убирайся и как после этого ты хочешь понравиться?
Он начал цинично хохотать во все десна, я только заметила щербинки между его идеально ровными, белыми зубами.
– А кто сказал, что я хочу понравиться, все должно быть наоборот, это твоя миссия должна быть, мне понравиться. Я, просто, изучаю тебя..
– Ты психованный, тебе лечение нужно, углубись лучше в этом направлении.
– Как ты живешь в этой дыре, твоя кровать такая узкая, я ощущал себя словно в гробу.
– Ненормальный!
– Иди- ка завари чайку, мне холодно, не люблю холод и дожди, от воды сводит зубы, заявил он, растирая руками предплечья.
Я уже начала выходить из себя.
– Я сейчас позову соседей.
– Да кому ты нужна? И я ничего не делаю, плохого, пока что, говорил он, прогуливаясь по комнате и лапая все мои вещи.
– Можно вопрос, – сказала я.
– Ну валяй, не отвлекаясь, – ответил он.
– Тебе Лика нравится?
– А
– Нет, мы не подруги, просто знакомые. И картины у меня, очень даже красивые..
– А почему ты была на свадьбе? Кто ты Нателле? – усмехнулся он.
– Это, не твое дело!
– Это, не твое дело! – ответил он.
– Что? – спросила я.
– Это, не твое дело, нравится мне Лика или нет!
Вот урод моральный и психический. Только сейчас заметила, какая у него пугающая улыбка. Холодная, это меня и насторожило пять лет назад. Он тогда еще страшнее был и светлее.
У него белоснежные, прямые зубы, но клыки немного свисают. Когда он смеялся, очень неестественно и натянуто, по уголкам проглядывали глубокие, мимические морщины, зрелище было жутким. Глаза непонятные, но светлые, узкие, длинные, внешние уголки тянулись к вискам с веками. Брови почти незаметные, они были, да густые, но такие светлые. Нос широкий у переносицы, широкие крылья, острый у кончика. Губы средние, не пухлые, совсем, но линия формы будто подведена, а еще очень яркие. Квадратные скулы, впалые щеки и тяжелый подбородок. Примерно так, я уже могла описать его.
Все в его лице было жестким и тяжелым, каждая черта и наверное, именно светлость придавала прозрачности. Но если бы он оказался шатеном или брюнетом. Это был бы черт на подносе. Хотя, в светлом обличии, злые глазенки были не менее пугающие. Еще этот пустой взгляд. Он даже, когда смотрел в глаза, точнее пытался. Он постоянно отводил их. Так вот, непонятно было ничего. Мне кажется, он сам не понимал, что с ним. И внешне он такой белокожий, светловолосый, прямо, какая- то генетическая победа. Самородок. А мать и предполагаемый отец? Да он, словно подкидыш..
Он еще прогулялся по комнате и встал в шаге.
– Ну что? – сказал он.
– Что, что? – спросила я.
– Что будем дальше делать?
– То есть ты вломился в чужое помещение и спрашиваешь, что делать? Сваливай! Ты клятву не сдержал..
– Так ты была предвзята изначально. Почему мне кажется, что ты зуб на меня точишь, сказал он и приблизился на пол шага.
Я взяла канцелярский нож для ватмана и отошла в сторону.
– Что ты там прячешь, сразу заметил он и схватил мою руку. Решила спастись от меня этим? засмеялся он. Нет- нет, ты меня неправильно поняла. Я тебе ничего плохого не сделаю. У меня скорее, научный подход, говорил он, жестикулируя руками в воздухе.
– Вот опять же, никогда не входи в помещение и не запирай дверь, если там нет другой, из которой можно выбраться.. Откуда ты выйдешь, тут нет двери. Понимаешь, это я дверь, из которой сможешь выбраться.
Продолжал он нести глупости, судорожно напрягая ладони, словно, не понимает, о чем говорит. Пальцы у него были средней длины, слегка изогнутые, видимо, это было результатом его привычки. Он был настолько эмоциональным, постоянно жестикулировал и напрягал руки и скулы, когда нервничал. Даже мышцы шеи в постоянном напряге.