Шрифт:
Макиато: Special For You
Она сидела на кухонном диванчике в приглушенном свете, исходящем от вытяжки, укутанная в теплый плед и прижав ноги к груди. В руках она крепко держала кружку, вернее целую бадью, как называл ее любимую емкость для напитка он, частенько с долей глубокой иронии предлагая использовать "эту огромную пиалу" для ее прямого назначения - поедания супа. В точности, он говорил, что эта посудина имеет свое сакральное предназначение - заваривать бич-пакеты (супы пятиминутного приготовления); и в порывах благотворительности ее можно даже сдавать беднягам-студентам за символические копейки,
У девушки его домашний юмор всегда вызывал лишь взъерошенное негодование, которое она не стремилась прикрыть и в открытую начинала возмущаться, смешно ругаясь, морща носик и отчаянно жестикулируя; но он всегда знал, что внутренне она улыбалась. Она с удовольствием называла его дурачком, шутя хлопала по его шаловливым рукам, когда он неожиданно прерывал дистанцию и в успокаивающе-ласкательном жесте дотрагивался до нее. Эти прикосновения и, правда, имели успокаивающий эффект, но пыхтящую как Хогварц-Экспресс девушку это не останавливало, и она продолжала изображать атакующего ежика. Эти шутливые перебранки нравились им обоим. Как и напиток, который она заваривала в свою кружку. Точнее, который они вместе заваривали... И вместе его истребляли.
Оказавшись погребенной волной грустных и одновременно нежных воспоминаний, она не замечала, что бока кружки нагрелись, держа ее руками, будто пыталась согреться. Нос предательски хлюпал, но глаза были уже пустынно сухи - казалось, слез больше не осталось. Ей на самом деле было холодно. От тех же воспоминаний и печальных мыслей, уже неделю как арендовавших койко-место в ее голове, а также витающих в воздухе, которым она дышала, куда бы не пошла. Ведь везде, каждая улочка, даже скамеечка, в этом городе, каждая вещица в этой квартире, куда ни кинь взгляд, беспрестанно напоминали ей о нем.
От приставленной к коленям тяжелой кружки поднимался пар, сам за себя говоря о температуре плескающегося в ней макиато. Напиток она сделала на автомате, но и глотка не могла сделать, забываясь в аромате, кружащем над кружкой, а между тем воспоминания накрыли ее с головой...
– Макиато для моей любимой девушки, - с чувством гордости от поставленной и достойно достигнутой цели - приготовления эксклюзивного напитка, он поставил перед ней дымящуюся кружку.
– Максим!
– вскрикнула приятно удивленная девушка, отрываясь от учебника по психологии.
– Это что такое?
В другой раз она бы удивилась тому, что он приготовил что-то, тем более даже съедобное и вкусное, но о его кулинарном несостоянии она тогда еще не была осведомлена, ведь они были знакомы всего неделю. В его к ней обращении ее увлекло одно прилагательное - любимая. Неужели она, зеленая первокурсница, совсем недавно заселившаяся в общежитие, сумела пленить сердце этого высокого статного пятикурсника, которого, кажется, знали все-все в универе. Что не удивительно: активист, спортсмен и вообще симпотяжка.
Но она и сама была весьма не дурна собой, да и не считала себя героиней передачи "Модный приговор" - скорее наоборот. Глядя в зеркало она без запинки могла перечислить все свои достоинства: длинные волосы цвета шоколада, зеленые
Так что она была удивлена и озадачена одновременно, мысленно охарактеризовав его: "Ну и кобель!"
Он ее мысли читать не умел, так что продолжил, очаровательно улыбаясь, от чего на его щеках появились ямочки, и тепло смотря ей прямо в так понравившиеся изумрудные глаза:
– Это макиато. Помнишь, Вик, ты говорила, что очень любишь кофе...
– Помню, - не могла она не согласиться.
– Но я тебя не о кофе спрашиваю.
Вообще-то, и об этом тоже следовало спросить, ведь с подобным экзотическим безумием, в котором плавали какие-то белые штуки, она встречалась впервые. Название "макиато" было ей смутно знакомо, но вот пить его ни разу не приходилось. Хотя запах уже сводил с ума.
– Но я же для тебя именно его приготовил...
– он состроил такую мордашку с щенячьими глазками и надутыми губками, что ее оборона дрогнула.
Но в черепной коробке тут же услужливо раздался тревожный звонок, а вслед за ним ошпаренный и ощипанный контуженный петух, который с рождения живет в ее "дурной голове", как заверил любимую и единственную сестричку ее добрый братик Кир, пробежался с развевающимся транспарантом: "Кобель еще тот, вон и глаза щенячьи. Того и гляди сейчас ногу задерет и территорию помечать начнет, если дашь слабину!"
Так что недолго думая, она громко захлопнула книгу и грозно сложила руки на груди:
– А надо было для девушки своей приготовить!
– У меня нет девушки. Пока...
Так. Нет девушки? Правда?
– А у меня другие сведения...
– нерешительно начала она оправдываться, но живучая жертва Чернобыля, опетушившая жердочку в ее голове, прокукарекала, что все кобели так говорят.
– В общем, не фиг мне лапшу на уши вешать. Я все про тебя, - она уперла пальчик в его довольно мускулистую грудь, - знаю.
Дотронувшись, она одернула руку, но не успела и ее конечность была схвачена в плен более быстрым противником. Макс настойчиво, но нежно, впрочем, Вика и сама не проявляла сопротивления, поднес ее руку к лицу и дотронулся губами до кончиков ее пальцев:
– А я никогда не вру, - проникновенно, не сводя с нее зачарованного взгляда, сделал он заявление.
– Звучит... довольно амбициозно, - нахмурилась она, чем вызвала приятный, не режущий ушей смех.
Это в наше-то время, когда все парни поголовно либо гогочут, как стадо гамадрилов, либо хихикают, прикрыв рот ладошкой, защищая окружающих от вида своего кариеса и сметающего с ног пивного амбре.