Максим и Федор
Шрифт:
Пётр быстро прошёл в комнату, как бы извиняясь, присел на пол рядом с раскладушкой. Что, Фёдор?
– Мутит чего-то. Портвею бы надо, да денег, сказал, нету.
– И у меня нету...
– Пётр виновато обшарил заведомо пустые карманы. Ты аспирин-то принимал?
– Кобот дал чего-то.
– Ну, ты спи главное. Спал сегодня? Весь день спал.
– Вот и ладно, завтра выздоровеешь. Или врача вызовем?
– Нет, не надо. Завтра лучше выздоровею.
– Ну уж в жопу врача, - сказал Максим, входя.
–
– Каких, покажи.
– Вон, на полу лежат.
На полу лежали пачки аспирина и барбамила.
– Я завтра ещё принесу, других, сказал Максим, - И вообще, кончай ты... Может он не болеет вовсе, а так, рыбой объелся.
Пётр потыкал рукой таблетки на полу, журналы, взял тетрадку, в которой Фёдор время от времени записывал что придётся: или сам сочинит, или услышит. Вот последние записи:
Если человек и ест в темноте, и называется темноедом, то это ничего.
Одинаковое одинаковому рознь.
Нужно твёрдо отдавать себе отчёт, зачем не пить.
Хоть и умные бывают, а всё равно.
Надо верить в жизнь, она умнее.
Вплоть до того, что как выйдет - так и ладно.
Ты надеешься, как выйдет так и ладно. Значит, выбор за тебя сделает дьявол.
НА СМЕРТЬ ДРУГА
Шла машина грузовая, Эх! Да задавила Николая!
Ишь ты! Когда ты это написал? спросил Пётр.
– Это он сегодня, - гордо ответил Максим.
– Больной? И стихотворение сегодня?
– И стихотворение.
Пётр хлопнул себя по лбу, достал из портфеля книгу.
– Сейчас послушайте внимательно и не перебивайте.
Фёдор сел и опустил босые ноги на пол, Максим нахмурился. Оба закурили.
– Для отрока, в ночи глядящего эстампы...
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЯПОНИИ
Максим и Фёдор, опёршись друг на друга, сидели на небольшой поляне, покрытой большим слоем алюминиевых пробок. Пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в несколько сантиметров, и драгоценно сверкали холодным и серебряным светом.
На опушке застыли волны и брызги драгоценных осколков. Жаль уходить, да скоро поезд...
Фёдор перестал ориентироваться - куда ехать, в какую сторону, зачем, но Максим всё-таки настаивал на возвращении. Впрочем, можно было не думать о нём, о возвращении, оно медленно совершалось само собой, то удавалось подъехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь товарном поезде, и он неизменно подвозил в нужную сторону, в сторону Европы.
Возвращение неторопливое и бессознательное - как если бы Максим и Фёдор стояли, прислонившись к какой-то преграде, и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвигалась.
* * *
– Максим, ты говорил, поезд какой-то?
– спросил Фёдор. Максим чуть приподнял голову и опять уронил её.
Фёдор
Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда довести, - обратился он к парню, лежащему напротив -случайному собутыльнику.
Тот поднял мутные, без всякого выражения глаза и посмотрел на Фёдора:
– Ты чего рылом щёлкаешь?
– Да вот, Максима надо довести.
– Куда?
– На поезд.
– Билет надо. Билет у тебя есть?
– Максим говорит, у тебя билет, ты покупал.
– Ты помнишь?
Парень вывернул карманы:
– Какой билет, балда? Где билет?
Из кармана, однако, выпало два билета.
Фёдор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял последнего подмышки, и поволок к длинному перрону, просвечивающему сквозь кусты.
Парень побрёл рядом, но, пройдя несколько шагов, опустился на колени и замер. Фёдор, задыхаясь и почти теряя сознание, выбрался на
рельсы, чудом, видно, кто-нибудь помог, запихнул Максима в тамбур, упал рядом, словно боец, переползший с раненым товарищем через бруствер в безопасный окоп.
* * *
Когда он проснулся, Максима рядом не было. Поезд шёл быстро, двери тамбура щёлкали и трещали.
Фёдор встал. С ужасом глядя на черноту за окном, он несколько раз прошёл вагон. Оттуда пахнуло безнадёжным удушьем. Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщины в сальном халате и в страшных блестящих чулках. Она с ненавистью и любопытством разглядывала Фёдора.
Фёдор захлопнул дверь, постоял в нетерпении, морщась от сквозняка, затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.
Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и полетело в кусты ольхи.
* * *
Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Фёдор встал и неловко пошёл по каменистой насыпи, по мокрым балкам шпал к фонарю.
Уже светало, но щёлкающие под ботинками камни не были видны, ноги разъезжались и тонули в скользком крошеве.
Пройдя метров сто, Фёдор сошёл с насыпи, и,
раздвигая руками мокрые кусты, чуть не плача, побрёл в
.направлении, перпендикулярном железной дороге. Тихо.
Могло показаться, что всё кончится плохо.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АПОКРИФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ О МАКСИМЕ И ФЁДОРЕ
ЮНОСТЬ МАКСИМА
(материалы к биографии)
Когда Максиму исполнилось 30 лет, он уже вовсю писал пьесы, к этому времени он уже написал и с выражением начитал на магнитофон следующие пьесы: "Три коньяка", "Бакунин", "Заблудившийся Икар", "Преследователь", "Васькин шелеброн", "Андрей Андреевич", "Пиво для монаха", "Голые", "Поездка за город" и др. Знакомые Максима вспоминают, что пьесы были ничего, но никто не помнит, про что.