Максимы и мысли (Характеры и анекдоты)
Шрифт:
Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает еще хуже.
Любой мужчина обладает всеми качествами, нужными, чтобы подняться над мелочными уловками, принижающими человеческое достоинство. Стоит ему жениться или завести любовницу, как он сразу опус
кается до соображений, его недостойных: брак или любовная связь, словно проводник, указывает ничтожным страстишкам путь к его сердцу.
Я встречал в свете и мужчин, и женщин, которые искали не ответного чувства, а ответного действия; более того, они отказались бы и от действия, если бы оно порождало чувство.
Г л а в а VII
ОБ УЧЕНЫХ И ЛИТЕРАТОРАХ
Иные талантливые
– но на уклонения от прямого пути, притом столь частые, что невольно начинаешь упрекать этих людей в полном отсутствии моральных принципов. Бессильные справиться с неутолимой страстностью своей натуры, они бывают подчас омерзительны. Как печально думать, что если бы англичане Поп * и Свифт, французы Вольтер ** и Руссо предстали перед судом не зависти или ненависти, а спрамедливости и доброжелательства, то под тяжестью фактов, засвидетельствованных или сообщенных их друзьями и поклонниками, они были бы обвинены и осуждены за поступки глубоко порочные, за чувства порок? глубоко извращенные. О altitudo! . .
Не раз уже отмечено, что те, кто занимается физикой, естественной историей, физиологией или химией, обычно отличаются мягким, уравновешенным и, как правило, жизнерадостным нравом, тогда как авторы сочинений по вопросам политики, законоведения и даже морали-люди угрюмые, склонные к меланхолии и т. д. Объясняется это просто: первые изучают природу, вторые-общество; первые созерцают создания великого творца, вторые вглядываются в дело рук человека. Следствия не могут не быть разными.
Если хорошенько вдуматься, какой остротой восприятия, тонкостью слуха, чувством ритма и другими редкостными свойствами ума и души
О, безднам (лат.).
надо обладать, чтобы любить, понимать и по достоинству оценивать хорошие стихи, то поневоле придешь к выводу, что, невзирая на притязания людей из всех слоев общества, мнящих себя арбитрами в области изящнойй словесности, у поэтов в общем еще меньше истинных судий, чем
у геометров. Конечно, поэты могли бы вовсе пренебречь публикой и. общаясь лишь со знатоками, поступать со своими трудами так, как поступал со своими знаменитый математик Вьет в те времена, когда занятия математикой были делом куда менее распространенным, чем сейчас: он издавал ограниченное число экземпляров, а затем дарил их тем, кто мог уразуметь его книгу, насладиться ею или опираться на нее в своей работе. Об остальных Вьет просто не думал. Но он был богат, а большинство поэтов бедно. К тому же, возможно, геометры не наделены таким тщеславием, как поэты, а если и наделены, то находят ему лучшее примение.
У иных людей остроумие (инструмент, пригодный в любом деле)-это то лишь природный дар, который деспотически завладевает ими и е не подвластен ни их воле, ни разуму.
Мне хочется сказать о некоторых метафизиках то, что Скалигер * сказал- о басках: оГоворят, они понимают друг друга, но, по-моему, это сказк и .
Имеет ли право философ, обуреваемый тщеславием, презирать припридворнoго, обуреваемого корыстью? На мой взгляд, вся разница между ними в том, что один из них уносит луидоры, а другой уходит, вполне довольный тем, что слышал их звон. Намного ли выше Даламбер,* который из тщеславия угодничал перед Вольтером, любого из угодников Людовика XIV, добивавшихся пенсии или выгодного места?
Когда наделенный приятными свойствами человек из кожи вон
из-за невысокой чести прийтись по вкусу людям, не входящим в число друзей (а к этому стремятся многие, особенно литераторы, ибо для них умение нравиться превратилось в ремесло), то ясно, что движет им этом либо корысть, либо тщеславие. Он выступает в роли не то куртизанки. не то кокетки или, если хотите, комедианта. Порядочен ли тот, кто старается быть приятным в кругу людей, которые по душе ему самому.
Кто-то сказал, что заимствовать у древних-значит заниматься пиратством в открытом море, а обкрадывать новейших авторов - значит промышлять карманным воровством на улицах.
Иной раз блестящие стихи слетают с пера человека отнюдь не блестящего; значит, он обладает тем, что мы называем талантом. Бывает и так: стоит блестящему человеку взяться за писание стихов, как мысли его теряют всякий блеск; это с несомненностью доказывает, что он лкшен поэтического дара.
Большинство произведений, написанных в наше время, наводит на мысль, что они были склеены за один день из книг, прочитанных накануне.
Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда теснее, чем желательно считать литературной братии. Такт-это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность-хороший вкус в беседе и речах.
В оРиторикеп Аристотелям есть отличная мысль о том, что всякая метафора, основанная на аналогии, должна быть убедительной и в том случае, если ее перевернуть. Так, мы говорим, что старость - это зима жизни. Переверните метафору, сказав, что зима-это старость года, и она прозвучит столь же убедительно.
В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести значительный переворот может лишь такой человек, который родился вовремя, то есть когда почва для него уже была подготовлена.
Вельможи и остроумцы - вот два сорта людей, которые тяготеют друг к другу и обладают немалым сходством: первые пускают немного больше ныли в глаза, вторые поднимают немного больше шуму, чем прочие смертные.
Литераторы любят тех, кого они развлекают, как путешественники тех, кого они приводят в изумление.
Что представляет собой литератор, не обладающий возвышенным характером, достойными друзьями и хотя бы небольшим достатком? Если этого последнего преимущества он лишен в такой степени, что не может пристойно существовать в кругу общества, к которому принадлежит по праву таланта, зачем тогда ему свет? Не единственный ли для него выход-замкнуться в уединении, где он сможет совершенствовать свою душу, свой характер, свой разум? Зачем ему терпеть иго общества, не получая взамен ни одного из тех преимуществ, которыми оно награждает своих сочленов, принадлежащих к другим слоям? Многие литераторы, принужденные принять этот выход, уже обрели счастье, которое прежде тщетно пытались отыскать. Они с полным основанием могут сказать, что получили все именно тогда, когда им во всем было отказано. Как часто приходится нам вспоминать слова Фемистокла: оУвы1 Мы погибли бы. если бы не погибли*п.
Прочитав какой-нибудь труд, отмеченный духом добродетели, люди нередко говорят: оЖаль, что автор не пожелал рассказать в своем сочинении о самом себе, лишив нас тем самым возможности проверить, действительно ли он таков, каким кажетсяп. Что греха таить-сочинители дали немало поводов для подобных рассуждений; однако я не раз убеждался, что читатели прибегают к таким рассуждениям лишь для того, чтобы им не пришлось восхищаться высокими истинами, запечатленными в писаниях порядочного человека.