Малах ха-Мавет
Шрифт:
Обе Видящие протянули пальцы друг к другу.
— Раз ваша связь наладилась, — молвил Сидни под конец представления, — то ты можешь его позвать. Позови его, — потребовал он, — прямо сейчас.
Глава 4.
Райс не помнил, сколько просидел на этом стульчике перед отделением реанимации. Несмотря на уговоры, его так и не пустили внутрь, и долгие часы единственной его отрадой оставался допотопный «Уокмен» и дюжина кассет со старыми музыкальными записями. Он наткнулся на плеер, разбирая вещи Джаспера, и изрядно удивился, обнаружив, что кассетник исправен. Джаспер,
Но музыка всегда действовала на них обоих благотворно, и потому «Уокмен» уцелел. Райс успел прослушать два альбома, прежде чем к нему опять кто-то подошел и легко тронул за плечо. Как правило, эти взаимодействия не занимали больше двух-трех минут, и каратель лишь стянул на шею наушники, не выключая плеер. Сквозь рваные амбушюры пробивались отголоски забытых всеми мелодий.
— Там твой папа? — спросила пожилая медсестра.
Райс кивнул. Все в ней было невероятно отталкивающим: и фамильярность, с которой она обратилась к нему, другому взрослому человеку, и чересчур яркие, не по летам, тени и помада, и выражение явного любопытства на лице. Если б его воля, отца бы отвезли не сюда, а в районную больницу, но когда случилось несчастье, карателя не оказалось рядом, и вызов принимала соседка.
В той больнице работала женщина с добрыми глазами. Такие же глаза почему-то были у Трис. И у Шены. Про себя каратель усмехнулся. В последнее время она чудилась ему везде.
— Не бойся. Все будет хорошо, — дежурным голосом произнесла медсестра, словно он не слышал это уже тысячу раз. Он казался ей всего лишь растерянным школьником, который только что осознал, что люди не вечны и могут внезапно сломаться. С чем-чем, а со смертью Райс был хорошо знаком. Он сам становился ею, если того требовали обстоятельства. — Как только будут новости…
— Вы мне сообщите, — закончил за нее каратель.
— Да.
Она удалилась, покачивая массивными бедрами. И скатертью дорога, подумал он. Из всего обширного городского медперсонала Райсу нравилась одна только Пайпер. Он бы ее сфотографировал, если бы было на что…
А потом написал бы сзади СМЕРТЬ.
Спустя вечность двустворчатые двери распахнулись, и оттуда на каталке вывезли его отца. Над тележкой висели многочисленные капельницы, старик был в респираторной маске, подключенной к аппарату для искусственной вентиляции легких. При появлении врачей Райс вскочил, но люди в халатах лишь отмахнулись от него и потащили больного куда-то еще. Он тенью следовал за ними по коридору, не отвлекая их и не задавая вопросов, пока очередные двери не закрылись у него перед носом, и Райс снова остался один.
Сверху зажглась красная табличка НЕ ВХОДИТЬ. Сидеть было негде. Сначала Райс собирался стащить из приемной стул, но тут же отказался от этой идеи, нацепил наушники и прислонился к стене.
Когда Аирре стонал от боли, она гладила его по волосам. Он страшно исхудал, словно что-то выедало его изнутри. Лотти свернулась клубочком на грязном полу возле Видящего и сторожила его днем и ночью. Именно сторожила, а не заботилась о нем, потому что Аирре не нуждался ни в каком уходе. Периодически тело мальчика прошивали судороги, и тогда Лотти ничего не оставалось, как обхватить его обеими руками и как можно крепче прижать к себе. В то же время карательница представляла, как раз за разом вонзает в его живот лезвие ножа, и Видящий дергается, но потом конвульсии стихают, а из уголка посиневшего рта вытекает тоненькая струйка крови. И он успокаивается.
Она пробовала свыкнуться с мыслью, что Аирре должен умереть, чтобы не мучиться. На этот раз Хлоя не солгала: она позволила Лотти выйти и убить ради него, но это ничего не изменило. Сама Хлоя предпочитала страдать и закидываться таблетками, чем делать то, ради чего покинула Бээр-Шахат. Там никто не спрашивал ее согласия, и неудивительно, что она в конце концов взбунтовалась.
И все же Аирре был сам виноват в сложившейся ситуации. Это он организовал раскол, и при его содействии трещина в команде приобрела катастрофические размеры. Когда Тара и Лиз еще только начали колесить по ночным дорогам, подсаживая незнакомцев, он вовремя не вмешался, пустив дело на самотек. Они так и не одумались, и Видящий решил рубить сплеча: ампутировать пораженные области, пока болезнь не распространилась дальше, отсечь одну половину тела в попытке спасти вторую. В тот день его отряд понес невосполнимые потери: он искалечил и его, и себя.
У него бывали озарения. Тогда в глаза Видящего возвращался магический свет, и он узнавал Лотти и даже разговаривал с ней. Но память его подводила, Аирре путался в днях и событиях, логическая последовательность трещала по швам, и в итоге он абсолютно сбивался с толку и замолкал.
— Я же купил тебе билет, — удивлялся он. — Почему ты еще здесь?
— Они перехватили меня в аэропорту.
— Но как они узнали?
— Хлоя.
— Ах да… Хлоя… — Минута или две проходили в молчании, а потом снова: — Разве ты не улетела? Они тебя ищут. Тебе нельзя быть здесь. Уходи, — слабыми руками он отталкивал от себя карательницу. — Я отпускаю тебя…
На самом деле Лотти было вовсе не обязательно кромсать его ножом, она всего лишь рассматривала это как привычный способ убийства. Хлоя позаботилась и о других вариантах на тот случай, если напарнице не хватит духу на кровавый финал: в маленьком холодильнике для напитков хранились бутылочки с литием и морфином. Достаточно ввести определенную дозу, и все кончится. Для Видящего, для Лотти, для Хлои.
Однажды Аирре вдруг приподнялся на локте, поводил глазами по сторонам, заметил карательницу и все вспомнил.
— Я любил тебя, — прошептал он. — Я хотел тебя спасти. Я любил тебя больше всех.
— Я тоже тебя любила, — ответила Лотти. — Но зачем ты лгал? Зачем убил Тару и Лиз?
— У меня не было выбора. Иначе мы бы погибли.
— Мы и так погибли.
— Нет, — не согласился Аирре. — Не все. — И чуть погодя, в сильном недоумении: — Лот? Что ты здесь делаешь?
Если он страшно кричал, Лотти делала ему инъекции успокоительного, четко следуя указаниям Хлои. Не так уж и сложно, однако Аирре все равно вздрагивал, и она исколола ему все вены на локтях. Спустя время карательнице начало казаться, что она ничем не отличается от Хлои, что она каким-то образом стала ею: держит кого-то в душном подвале и истязает без какой-либо определенной цели.
От этой мысли ее всю выворачивало, и она сломя голову мчалась к экранам. Увидев на мониторах прежнюю себя, Лотти выдыхала, а потом возвращалась в комнату, чтобы вновь улечься на пол рядом со своим господином.
А он плакал, и метался, и подвывал. Хотя Зов рвал его на части, она ничем не могла ему помочь.
— Лот… — изрекли потрескавшиеся губы, — ты тут?
— Да.
— Сколько еще ждать?
— Что?.. — не поняла Лотти.
— Ты жалкая трусиха, — произнес Видящий.
И тотчас затих. Испугавшись, что ему становится хуже, что он больше не вынырнет и темные грезы окончательно уничтожат его разум, она поспешно забормотала: