Мальчик А
Шрифт:
— Крис — большой знаток жизни, — кричит Стив-механик в другое ухо.
Джек кивает, то ли кому-то одному, то ли сразу обоим, и отпивает пива прямо из бутылки, которую вручил ему Крис. Крис говорит что-то Стиву-механику и растворяется в разгоряченной толпе: отходит всего на два шага и сразу же исчезает из виду.
— Куда он пошел? — интересуется Джек.
— За одной интересной штукой. Но это сюрприз, — отвечает ему Стив-механик.
Джеку на лоб падает капля воды, конденсат с потолка. Кое-кто из парней на танцполе сбросил рубашки: их мокрые голые торсы искрятся в дробящемся калейдоскопе света. Каждый — вроде как сам по себе. Ближе к внешнему краю площадки люди держатся парами или небольшими компаниями, но те, которые в глубине, в самой гуще, как будто и не замечают, что вокруг есть еще
Джек никогда в жизни не танцевал. И не только на публике. Вообще — никогда. Никаких школьных дискотек, никаких семейных торжеств, никаких вечеринок с друзьями, никаких клубов, никаких подражательных плясок перед зеркалом в ванной. Никогда. Джек вообще не уверен, что сможет более-менее достойно изобразить хотя бы топтание на месте наподобие этих немногих танцоров-минималистов, которые больше стоят, чем танцуют. Он же совсем ничего не умеет. Совсем-совсем ничего.
Одна компания, примерно на середине широкой лестницы, что ведет вниз в утопленный круг, постоянно притягивает его взгляд. Не просто притягивает — завораживает. Их руки и пальцы движутся быстро-быстро, чересчур быстро даже для чумовых темпов ди-джея, и при этом ни разу не попадают в такт. Когда включается стробоскоп, эти ребята на лестнице замирают или так просто кажется Джеку. Они стоят в выжидающих позах. Словно изображают живые картины. И только когда кто-то из них поднимает вверх два больших пальца, Джек догадывается, в чем тут дело. Они не танцуют. Они поют. Это глухонемые. Клуб внутри клуба. Где их ущербность превращается в преимущество, потому что убойная музыка, заглушающая голоса, им совсем не мешает. Хотя они тоже, наверное, чувствуют пульсацию ритма, думает Джек. Наверняка.
И тут он видит ее: Мишель. Она там, внизу. Танцует с Клер, и с той маленькой черноглазой девчонкой, и с двумя какими-то парнями. Джек наблюдает за ней, за ее свободными, раскованными движениями. Она не сказать, что бы потрясно танцует, с теми девушками у колонны с их дразняще вертлявыми бедрами ей, конечно же, не сравниться, но она не зажата, она совершенно не комплексует. В ней есть некая непринужденная, безыскусная грация; рядом с ней даже изящная миниатюрная черноглазка кажется какой-то почти неуклюжей. Мишель, наверное, почувствовала на себе его взгляд. Она оборачивается и смотрит прямо на Джека. Ее хвост подлетает вверх и опускается на плечо, как боа из белых перьев. Она улыбается Джеку, машет рукой: иди к нам. Джек представляет, как он идет туда, к ней. Неторопливо, с чувством собственного достоинства — нет, не идет, а скользит. Как Джон Траволта. Толпа чуть расступается, давая ему пройти. Они ждут, они предвкушают — сейчас он покажет им класс. Но Джек ничего никому не покажет. Это было всего лишь видение. Он качает головой, старательно удерживая улыбку, и произносит одними губами: «Я приду, но попозже», — хотя он и сам понимает, что Мишель вряд ли сумеет что-то разобрать на таком расстоянии.
Она продолжает танцевать, но теперь — повернувшись лицом к нему. На ней черное платье с глубоким вырезом, который скорее открывает, нежели скрывает ее пышную, молочно-белую грудь. У Джека кружится голова. Кровь колотится в висках.
— Она тебя хочет, дружище, — говорит Стив-механик. Джек про него почти и забыл. — Если хочешь пойти туда, к ней, то иди. На Криса особенно внимания не обращай. Да, скорее всего, что он тебя зачморит, ну и фиг с ним. Такова жизнь. Знаешь этот анекдот насчет толстых девушек и мопедов. Но Мишель — хорошая девушка. И очень умная, хотя вот так с первого взгляда и не разберешь.
Возвращается Крис, ужасно довольный собой. Улыбка — во все лицо.
Джек так и не успевает просить у Стива-механика, что это за анекдот насчет толстых девушек и мопедов. [12]
— Ну что, достал? — спрашивает
— А вот пиво кончилось. Давай, Плут, твоя очередь угощать.
Джек идет к бару. Уже вполне очевидно, что вечер получится дорогостоящим. Как выясняется, сходить в клуб развлечься — удовольствие не из дешевых. Еще пять-шесть часов назад Джек был богатым, как никогда в жизни. А теперь он, похоже, пропил чуть ли не половину зарплаты. За один вечер.
12
Толстая девушка — как мопед. В общем-то, в кайф прокатиться, главное, чтобы никто из друзей этого не увидел.
Ноги не то чтобы не слушаются, но слегка заплетаются; и хотя все вокруг — незнакомо и странно, Джеку действительно хорошо. Он и не помнит, когда в последний раз так расслаблялся. Последние семь лет он прожил в постоянном, ежесекундном напряжении, все время оглядываясь и прикидывая, кто и когда может вдарить: он следил за своими словами, буквально за каждым словом, чтобы не сказать чего лишнего, всегда десять раз думал, куда ему сесть и когда можно посрать, и старался вообще не отсвечивать. А теперь он уже не напрягался. Может быть, это все из-за выпивки, но Джек вдруг проникся уверенностью, что его не раскроют. Все будет хорошо.
Джек берет пиво и возвращается к Крису и Стиву-механику, но их нет на месте. Впрочем, он их находит достаточно быстро. Пока он ходил, им удалось урвать столик. Не такой, за которым сидят, а высокий — за которым стоят.
— Ну, будем здоровы, Плут, — говорит Крис, отбирая у Джека бутылку «Бадвайзера». — У меня для тебя есть подарок. Закрой глаза, открой рот.
Да, Джек уже пьян, но дело не только в количестве выпитого. Может быть, он доверяет Крису. Может, он просто привык повиноваться приказам. Как бы там ни было, он делает, что было сказано. Чувствует какой-то комочек на языке. По вкусу похоже на соль и серу. А потом ему говорят: «Глотай», и он отпивает «Бадвайзера» и проглатывает эту штуку.
— И что это было? — спрашивает Джек. Мозги, затуманенные алкоголем, все-таки соображают, что случилось что-то не совсем обычное.
— Слон, — говорит Крис. — Белый слон. Вроде как сильная штука.
— Слон, — растерянно повторяет Джек. — Не понимаю. Что значит, слои?
— Колесико, Плут. Таблетка. За чем я ходил. Мы со Стивом уже закинулись. Я думал, Стив тебе все расскажет.
— А я думал, что ты ему скажешь, — говорит Стив-механик. — Это же твой подарок.
Джек явно не рад, это видно по его лицу. Крис приобнимает его за плечи:
— Слушай, дружище, ты уж прости дурака. Надо было сказать тебе раньше. Но мне даже в голову не пришло… В смысле, я думал, ты знаешь. Ты же у нас плохой парень, вот я и подумал, что ты должен быть в курсе.
Джек не знает, что говорить. Он же не может сказать, что его освободили условно, до первого прокола: малейшее нарушение закона — и он опять загремит в тюрягу Он не может сказать, что семь лет, и даже дольше, если считать всякие исправительные учреждения для малолетних преступников, он старался держаться подальше от любой наркоты; что Терри предупреждал его, что есть люди, которые будут за ним наблюдать — им только дай повод, и уж они позаботятся о том, чтобы снова упрятать его за решетку. Как ему объяснить своим новым друзьям, что он и так уже оглушен новизной происходящего, и что он в жизни не пил столько пива, сколько выпил сегодня, и что этот вечер был самым лучшим, действительно самым лучшим, наверное, за всю его жизнь, а теперь раз — и все стало плохо?
Но ему и не надо ничего говорить, его взгляд говорит все без слов; а Крис, хоть и пьян, далеко не дурак.
— Слушай, Джек, все нормально. Ничего страшного в этом нет. Мы будем рядом, с тобой. Мы же друзья. И все будет в порядке. Ничего не случится. Да и что может случиться? Ну, подумаешь, снесет малость крышу. От этого еще никто не умирал.
— Да, от пилюлек обычно не умирают, разве что заглотить сразу двадцать и плясать двое суток без перерыва, вот тогда есть опасность откинуть лыжи от общего истощения организма, — говорит Стив-механик. — Или если пьешь слишком много: молено захлебнуться. Или, наоборот, слишком мало: тогда умираешь от перегрева мозгов. Или…