Мальчик и облако
Шрифт:
– Хорошо, но восприми серьёзно рекомендации относительно телевизора и компьютерных игрушек – не увлекайся военными фильмами и всякими там стрелялками. Отдохни от них пару дней, и в дальнейшем контролируй время, которое ты проводишь за компьютером. У тебя и твоих друзей ещё есть неделя отдыха, но если кто-то из них захочет улететь пораньше, пусть тебе скажут, я организую. Но предупреди их, что я за тобой прилечу и накануне отлёта мы проведём прощальную встречу и ужин с местными, нужно будет их поблагодарить. Пусть друзья обговорят с родителями, думаю, для их родов будет интересно, если их отпрыск будет присутствовать на ужине с наследником престола, князьями и адмиралами и их детьми и внуками.
– Да, папа, конечно. Сделаю. Думаю, из ребят никто не захочет улетать раньше; они мне говорили, что и навсегда
Наследник отключился от связи. Цесаревич тоже поднялся с кресла.
– Я думаю, ребята ещё отдыхают, мне больше спать не хочется, так что лучше позавтракаю, а потом проведу тренировку. Николай Аркадьевич, Иван Фёдорович, приглашаю присоединиться. И, кстати, Николай Аркадьевич, передайте мои извинения охране за ложную тревогу.
– Бывает, Александр Владимирович. Для нас полезно – мы потренировались действиям дежурной смены по сигналу тревоги и организации поддержки от отдыхающей смены. Отработали в условиях, приближенных к реальным. В целом подразделение выполняло задачи слаженно и быстро, но шероховатости есть, и мы позанимаемся над их устранением.
Бурятия. Берег Байкала.
Тьма поглотила меня. И вырваться не получалось. Она давила на меня, я чувствовал, что задыхаюсь; запах чего-то кислого и острого забивал ноздри. Пахло, вроде как собакой, но у собак и лошадей запах приятный, а здесь запахи кислого, прогорклого и острого были слишком сильными и от этого хотелось не дышать. Но раз я дышу – значит не умер. Так не умирают. Я-то знаю, как правильно умирают: два раза жизнь меня учила этому ответственному процессу.
Я напрягся, прислушиваясь к миру вокруг меня – тьма давила, но это была «живая» тьма, материальная, ощущаемая и потому – не страшная. Остатки боли и страха ещё были во мне, но быстро отступали, уступая место анализу ситуации и поиску варианта действий. Я чувствовал руки и ноги, да и всё своё тело, одной ногой я даже смог чуть-чуть пошевелить; проверил руки, которые, прижатые к туловищу на уровне груди, тоже немного двигались.
Похоже, в момент удара по медведю я немного отключился – то ли от перенапряжения, то ли от шока или боли, но привычка «включать» сознание сработала на автомате, и сейчас я лежал, придавленный тушей. Я стал потихоньку сдвигать левую руку к груди, правой в это время стараясь немного приподнять или оттолкнуть медвежью тушу. Когда рука легла вдоль тела, я стал разгребать снег, прорывая небольшой туннель для доступа к воздуху. Я слышал какие-то неясные звуки, понимал, что помощь где-то рядом, но не знал, как скоро ребята смогут позвать взрослых, чтобы снять с меня убитого медведя. Убитого-ли? – спохватился я. Перейдя на силовое зрение я облегчённо вдохнул – жизни в медведе не было. Переход на магическое зрение дался тяжело – меня замутило; видимо, для удара по медведю я сконцентрировал все силы организма и надо немного восстановиться, иначе опять могу сознание потерять и задохнуться.
Докопав тоннель и почувствовав приток свежего воздуха, я стал дальше разгребать снег, а звуки слышались громче и гораздо отчётливее. И одновременно я почувствовал, что медведя начали сдвигать, точнее – приподнимать с одной стороны. Через минуту показался свет, дышать стало свободно, и я увидел, что вместо рычагов под медведя подсовывают стянутые ремнями ружья и винтовки, а на лапы медведя тоже наброшены ремни, за которые его пытаются перевернуть…
– Как же можно? Погнут же оружие, – мелькнула мысль в моей голове.
Я хотел приподняться. Но один из сержантов-стажёров бросился ко мне: – Лежи, не двигайся, может быть компрессионная травма. Сейчас носилки организуем и аккуратно переложим. Считай, что отрабатываем транспортировку раненого и веди себя как на занятиях.
Я попытался перейти на энергетическое зрение, чтобы осмотреть себя, но не смог – попытка вызвала головную боль и тошноту, меня замутило, так что пришлось подчиниться сержанту. Точнее, подчиниться бы пришлось в любом случае – я сейчас на сборах и как бы военный, рядовой, а он – целый сержант. А сержант в армии, как говорил дядя Толя: и царь, и Бог, и воинский начальник.
Так что я лежал, наблюдал, как всё больше людей крутится вокруг меня, а сержант организовал
Владимир. Дом баронской семьи Гефтов.
Артур проснулся, когда на улице было темно, что и не удивительно – январь, дни совсем короткие. Он прислушался к тишине в доме, включил свет, потом не сильно ущипнул себя, и убедившись, что больно, понял: события вчерашнего дня – реальность. Хорошая реальность. Такая проверка была не лишней: после несчастья, свалившегося на семью, ему иногда снилась «нормальная жизнь», и по утрам, просыпаясь, он с трудом отгонял от себя ощущение счастья и покоя, приходившее во сне. И тем тяжелее ему было днём – и в Москве, и во Владимире, в условиях полного игнорирования его бывшими друзьями и знакомыми и постоянным злым шепотком за спиной.
Минувший день показался ему ожившей сказкой: за полгода он не то, чтобы смирился, но уже привык к клейму «семья предателя», научился жить с этим ярлыком и сохранять внешнее спокойствие. Помимо учёбы, все эти очень долгие месяцы он много думал над тем, как лучше организовать жизнь сейчас, помогая матери, и что делать, когда он инициируется и возглавит семью: по факту они принадлежали к роду баронов Гефтов, но больше полугода, с начала лета, никаких контактов с родичами отца не было и такое игнорирование их главой рода свидетельствовало об «утрате связи» с бывшим родом. Теперь деду было достаточно просто объявить об отсутствии контактов с семьёй старшего сына, и их признают самостоятельным дворянским семейством. И мама, при согласии Артура, тоже имела полное право заявить об автономии. Артур понимал, что ему придётся биться за выживание одному, без поддержки рода, но сдаваться не собирался – и держал в уме необходимость получения хорошего образования, чтобы потом подыскать достойную работу, которая позволит ему содержать семью и вырастить Валеру и Эвелину.
И когда прибывший генерал сообщил матери и ему, что на самом деле побег его отца – инсценировка, очень сложная и рискованная операция нашей разведки, в ходе которой их папа проявил мужество и героизм, и эта операция близка к завершению и совсем скоро они смогут увидеть главу семейства, он искренне обрадовался. Но где-то в глубине души у него оставались сомнения в том, что черная полоса в жизни семьи завершилась – настолько он привык к ударам судьбы за последние полгода.
И вот вчера утром папа приехал. Мама, расплакавшись, бросилась ему на шею, а папа руками притянул детей и тоже их обнял, целуя. Прибывший с папой генерал куда-то увёл бабушку и чуть позже они уехали, а семья из гостиной переместилась в столовую. Четырёхлетняя Эвелина оккупировала папины колени, изредка сползая с них, чтобы поиграть, а всё остальное время просидела, обнимая отца маленькими ручонками. Шестилетний Валерка тоже ластился к отцу и претендовал на второе колено. Отец с Артуром несколько раз перебрасывались фразами, но «серьёзно» поговорить смогли только вечером.
Глава 2
Бурятия. Улан-Удэ. Дворец рода Окиновых.
В комнате совещаний во дворце Окиновых несколько часов шло подробное расследование событий, развернувшихся при утреннем выезде отпрысков двух родов на занятия по снайперской подготовке. Дархан Тайшаевич, занимавший кресло в центре стола, был хмур, и от него это сурово-сосредоточенное состояние передавалось всем. Рядом с ним традиционно сидел Галсан, а с другой стороны – Алексей, старший сын Глеба Перлова, прилетевший со всеми из Владимира, но занимавшийся торговыми делами в округе и срочно вернувшийся, как только ему сообщили о происшествии. Соответственно, и непосредственные участники событий расселись с двух сторон. За Галсаном – Семён и Церен Окиновы, а за Алексеем – Борис Глебович, Екатерина, Валентина, Василий и Борис Геннадьевич. Младших детей после подробного расспроса отпустили, чтобы не утомлять. Во втором ряду зала совещаний располагались все те, кто был свидетелем и мог пролить свет на какие-то подробности происходившее. Там же размещались и руководители служб рода. Свидетелей по мере опроса отпускали, и постепенно стулья на втором ряду пустели.