Мальчик и облако

Урусов Алексей

Вечером, забрав свои матрасы, мы переместились в другую палатку. Разницу ощутили сразу: если в нашей бывшей палатке вечером мелкота смотрела мультики на смартфонах или тупо листала ленту новостей и переписывалась с родителями, то здесь пацаны были погружены в конспекты, приводили форму в порядок или что-то переписывали из учебников в личные тетради.

***

Всё, чем ты пренебрёг в жизни, рано или поздно постарается воздать тебе по заслугам. Так было с пением и рисованием – не получалось у меня в детстве, да и тратить время на бесполезные открывания рта и каляки-маляки было жаль. А потом начался китайский, с его тонами и каллиграфией…

И вот теперь – лопата. Как мне рассказывали в монастыре, детскую лопатку я невзлюбил, едва меня попытались усадить в песочницу. Я возмущался, пытался объяснить, что вокруг

полно всего интересного, и это надо срочно исследовать прямо сейчас, и копаться в песке и однообразно лепить куличики – это не для меня. Мир вокруг был огромным, интересным и загадочным. Тогда, в моей вселенной, ограниченной монастырскими воротами, меня мучал вопрос: откуда берутся люди на церковной службе и куда они исчезают потом? Что там – за воротами? Объяснения меня не особенно интересовали – мне хотелось самому убедиться в том, что мир за оградой монастыря существует… А ещё – в монастырской теплице созревали помидоры, и из зелёных превращались в красные, и мне никак не удавалось увидеть этот процесс – даже если долго стоять рядом, созревание не видно. Хотя «на долго» меня не хватало… Корова молоко приносит в вымени; вымя – это как большие бутыли, только перевёрнутые, и молоко оттуда вытекает. А как курица приносит яйца? У курицы где-то должна быть маленькая корзиночка, в которой она несёт яйца и кладёт их в гнездо, и увидеть эту корзинку собственными глазами – что может быть нужнее для ребёнка? Сестра Татьяна позже мне со смехом рассказывала, что я вначале уговаривал курицу: «Кулоцка, я тебя не обизу», потом исправно насыпал ей зёрен, которые курица с аппетитом склевала, но подпускать меня так и не стала. Именно тогда я получил первое представление о женском коварстве, – когда девушка с удовольствием примет твоё угощение, а потом отошьёт. Слова и понятия «Динамо» я тогда не знал, так что возмущён был до глубины детской души. Так и не добившись взаимности, я полчаса охотился на курицу, осторожно приближаясь, и когда, наконец, поймал, стал проверять – не спрятала ли она «корзинку» под крыльями. Курица такого отношения к себе не потерпела и больно клюнула меня в руку. Зарёванный и обиженный в лучших стремлениях по познанию окружающего мира, я прибежал к Татьяне жаловаться «на нехолосую кулоцку, котолая сплятала колзинку»… Татьяна долго не могла понять, зачем я гонялся за курицей и о какой корзинке идёт речь, а когда поняла, смеялась до слёз.

Так что из-за неимоверного обилия важных и срочных дел, детская лопатка была отброшена почти сразу же, как попала в мои руки. И лопатка обиделась, что ею так пренебрегли. Я рос, она росла тоже. Я радовался жизни и изучал её, освоил чтение и засел за языки, увлёкся луком и мечом, полюбил конную езду, гулял у реки, собирая травы, и даже путешествовал по городу, ездил на реконструкции… Моя жизнь била ключом, искрилась эмоциями и радовала каждодневными открытиями. У лопатки ничего этого не было: забытая и заброшенная в кладовку, она все эти годы злилась на меня и готовила план мести. Она выросла до малой сапёрной лопаты, завела себе подружек – штыковую и совковую, и когда подвернулась подходящая ситуация, приступила к выполнению выстраданного плана, в деталях разрабатывавшегося долгие годы моего взросления.

У других пацанов во взводе лопатки оказались как лопатки – настоящие помощницы бойца в обороне и рукопашной схватке: они с помощью своих лопат буквально за десять минут копали окопы для стрельбы лёжа, потом быстро углубляли их, чтобы стрелять в полный рост; в случае необходимости рубили кустарники для маскировки. Моя лопатка отрывалась на мне по полной: через полчаса работы, когда всё отделение давно окопалось, а я только заканчивал вырубать дёрн, не смотря на перчатки и специальный крем, наносимый на руки, на моих ладонях появлялись мозоли, а чуть позже они прорывались и дальше я копал через боль, понимая, что вечером не смогу держать в руках не то, что автомат – а даже ложку. Руки горели и ныли, и я с трудом сжимал сапёрную лопатку, боясь, что она выскользнет из ослабевших рук. А если для маскировки были нужны ветки или трава, я, в отличие от всего взвода, предпочитал их добывать руками, не прибегая к помощи мстительной лопаты.

Вернувшись в лагерь, я проходил осмотр санитаром, который заливал мои ладони кремом и закрывал места, где содралась кожа, специальным лейкопластырем и вручал мне очередной «пакет самопомощи», чтобы в поле я самостоятельно мог обрабатывать руки. Предложить мне на несколько дней «освобождение» санитар не мог – предложение дворянину «отступиться», тем более от простолюдина, могло быть расценено как оскорбление, а не простое «умаление чести». Каждое утро, просыпаясь, я думал, что не смогу поднять руки и согнуть пальцы. Но за пару часов после подъёма,

до начала занятий в поле, мне удавалось немного оклематься… По прибытии на полигон пытка лопатой повторялась вновь. Иногда, вгрызаясь в особенно упрямый грунт, я малодушно думал о том, чтобы воспользоваться даром и подлечить руки, или вообще – нарастить несколько слоёв кожи и подкачать нужные группы мышц, но гнал от себя эти мысли как недостойные.

В выходные мои руки немного отдохнули, а в понедельник вновь оказались сбиты в кровь. И так продолжалось до конца недели. И только зажив в следующие выходные, в понедельник, после двухчасового махания лопатой, вся кожа на руках осталась целой: за полторы недели ладони на моих руках огрубели, кожа стала толще, и все усилия лопатки нанести мне урон перестали быть эффективными.

Но тут началась вторая фаза мести: от индивидуальных окопов мы перешли к копанию траншей и блиндажей. Недовольным, бухтевшим по поводу наличия в армии специальной инженерной техники, способной выкопать траншею и блиндажи на роту за десять минут, командиры повторяли, что такая техника эффективна при заблаговременной подготовке оборонительных позиций, а вот оборудовать позиции после того, как в атаке заняли высоту – можно только с помощью лопат: любая техника будет выбита артиллерией и беспилотниками. Так что малая сапёрная лопатка передала мои руки для издевательств, как эстафетную палочку, своим подружкам – штыковой и совковой. Ситуация усугублялась тем, что траншеи мы копали все вместе и я просто не имел права отставать и делать меньше, чем мои боевые товарищи: лопатой приходилось махать с той же амплитудой, что и всем остальным. Руки в кровь я почти не сбивал, но болели они сильно. И всю неделю, что мы с лопатами в руках «изучали» взводную и ротную оборону, у меня от непривычных нагрузок ломило тело, а руки бил лёгкий тремор. После вечерней прогулки я тупо падал на кровать и забывался в тревожном сне. Ежедневное окапывание прекратилось только с началом общих учений с участием всех подразделений.

Крым.

Возложив цветы к вечному огню, цесаревич направился в сторону ветеранов, стоявших у ограждения.

– Товарищи, господа, с праздником! С Днём военно-морского флота!

Цесаревич улыбнулся и низко поклонился, приветствуя ветеранов. Вслед за ним поклон проделала и вся его делегация.

Из толпы раздались нестройные возгласы: – С праздником, Ваше императорское высочество!

Ответный поклон был не менее глубоким, и когда ветераны кланялись, их медали и ордена начали соударяться и от этого соударения медных и серебряных крестов и кругляшей над толпой поплыл «малиновый звон».

– Для меня честь видеть вас и засвидетельствовать своё преклонение перед вашими подвигами, мужеством и жертвами, на которые вы шли во имя Отечества, – продолжил цесаревич. – Разрешите мне и моим друзьям сфотографироваться с вами.

Толпа замерла. Раздались одобрительные возгласы, а потом негромкие хлопки, быстро превратившиеся в овацию. Для простолюдинов, хотя и отмеченных за подвиги орденами и медалями всегда было знаком особой гордости сфотографироваться с кем-то из знати или высшего командования. А здесь – будущий император просится сфотографироваться с ними и говорит, что это честь для него!

Цесаревич и его однокашники, отдыхающие в Крыму, встали в толпу ветеранов, фотографы, кружившие вокруг цесаревича, быстро сделали фото.

Цесаревич вновь повернулся к толпе: – Благодарю вас! Ещё раз с праздником! Извините, график напряжённый и вынужден откланяться!

Бурятия.

– Взвод, к бою!

Слышу команды: – Первое отделение – влево, второе – по центру, третье – вправо, позиции – занять!

Пробегаю вправо вместе с отделением, мы рассредотачиваемся веером, припадаю к земле и ещё несколько метров бегу вперёд. Падаю, бросаю вперёд рюкзак, раскрываю «крылья», вытягиваю и загоняю в землю подпорку для рюкзака, вытягиваю маскировочную сеть – она со щелчком раскрывается как зонтик, немного поправляю, набрасываю сверху на сеть пару пучков травы и ветки и забираюсь под неё.

Наше отделение начинает докладывать о готовности. Расчищаю сектор для стрельбы, снимаю автомат с предохранителя, отстёгиваю с разгрузки и кладу рядом две гранаты и запасной магазин и кричу: – Рядовой Первозванов к бою готов!

Замираю и жду следующую команду. Чем хороша армия – всё по команде! За тебя уже подумали, решили, какой вариант наилучший, довели в доступной форме, а тем, кто не понял в доступной – ещё в более доступной: короткими армейскими фразами, и твоя задача – сделать не так, как ты считаешь правильным, а в соответствии с поступившей командой. Или минимум – как положено.