Мальчик из Уржума
Шрифт:
Она была слезлива и жалостлива. Жалела людей, жалела сорванные цветы, жалела животных. В ее квартире всегда находили пристанище голодные, облезлые кошки, собаки с перебитыми лапами и отдавленными хвостами. Она их лечила, откармливала и снова выпускала на улицу.
Все вещи Людмила Густавовна называла ласкательными именами: чашечка, стульчик, ложечка, подушечка. А своих жильцов - студентов - звала не иначе, как "деточки" и "голубчики", хотя этим деточкам было по двадцати с лишком лет.
Получив письмо из Уржума, Людмила
– Бедное дитя!
– говорила она про Сергея, еще не зная его.
– Бедное дитя!
Однажды утром с черного хода кто-то резко позвонил. Людмила Густавовна пошла сама отпирать дверь, так как кухарка ее ушла на рынок.
На площадке стоял паренек лет пятнадцати. Это был широкоплечий крепыш, смуглый, с темными насмешливыми глазами и большим лбом. Старая фуражка была сдвинута на затылок, из-под нее виднелись густые темные волосы, подстриженные ежиком. Короткое выцветшее приютское пальтишко не сходилось на груди. В руках он держал небольшую корзинку с вещами.
– Ты кто?
– спросила Людмила Густавовна, с удивлением и даже с испугом разглядывая паренька.
– Сергей Костриков.
– Сиротка?.. Из Уржума?
– Из Уржума.
– Так это, значит, ты? Ну, входи, входи, - растерянно сказала Людмила Густавовна, впуская Сергея в кухню.
"Сиротка" показался ей что-то слишком уж здоровым, сильным и веселым.
– Послушай, а ты правда сиротка?
– сомневаясь, спросила Людмила Густавовна, пристально разглядывая своего нового жильца.
– Сирота, - ответил Сергей.
– Ну что ж, садись, - сказала Людмила Густавовна и стала расспрашивать его о своем двоюродном брате Польнере и об Уржуме, где она гостила, когда была еще совсем юной девушкой. Сергей глядел в пол и медленно отвечал на вопросы. Он не всё понимал из того, что говорила Людмила Густавовна, - она трещала, как сорока, да к тому же еще и шепелявила.
Скоро вернулась кухарка с рынка. Людмила Густавовна велела напоить Сергея чаем и, чтобы обдумать, куда поместить нового жильца, пошла в свою комнату, тесно заставленную старинной плюшевой мебелью.
Толстая усатая старуха-кухарка оказалась разговорчивой и добродушной.
– Значит, учиться приехал? Хватишь ты, парень, соленого до слез с этим ученьем. Бедному человеку учиться карман не дозволяет. Бедному мастеровать надо: в плотники, в столяры, в сапожники итти.
Старуха долго философствовала о судьбе бедняков и под конец рассказала Сергею печальную историю о том, как в прошлом году в их доме умер от чахотки молодой студент:
– Лицо у него было желтое, ровно восковое, нос острый. Бежит бывало утром голодный, на свои лекции торопится. Сапоги драные, шинель на рыбьем меху...
Пока Сергей пил чай, Людмила Густавовна сидела в своей
Людмила Густавовна вышла на кухню и объявила Сергею свое решение: он будет спать в передней на "сундучке", а заниматься может вечером на кухне после того, как все отужинают и кухарка вымоет и уберет посуду.
Вечером в квартиру начали собираться студенты. Они возвращались с занятий. Всего жильцов у Людмилы Густавовны было шесть человек.
В этот вечер, выйдя на кухню, жильцы увидели там темноволосого смуглого мальчика. Он сидел у окна и читал какую-то книжку. Долго пришлось в первый вечер Сергею ждать на кухне, пока все улягутся спать и перестанут ходить через коридор. Когда, наконец, в квартире всё утихло, Сергей пошел устраиваться на новом месте.
Сундук оказался слишком коротким. Спать на нем можно было только свернувшись клубочком. Постель была жесткая, а от матраца почему-то пахло керосином. Сергей долго ворочался и никак не мог уснуть на новом месте. Только под самое утро он заснул крепким сном.
Глава XXII
УГЛОВОЙ ЖИЛЕЦ
Занятия в Казанском промышленном училище начинались ровно в восемь часов утра. А так как Сергей жил в другом конце города, то вставать ему приходилось рано. Кухонные часы с растрескавшимся циферблатом показывали только половину седьмого, когда он просыпался.
На умывание и сборы у него уходило не больше десяти минут. Сапоги он надевал в самую последнюю минуту, а до того ходил по кухне и по коридору босиком.
Польнер на прощание перед его отъездом из Уржума дал ему такой наказ: учиться на круглые пятерки... и беречь сапоги.
– В большом городе подметки быстро изнашиваются. Зря по городу не гоняй!
И Сергей зря не бегал. Но как убережешь подметки, когда от дома до училища, с Нижне-Федоровской улицы до Арского поля, надо было тащиться такую даль! Хорошо еще, если на улицах сухо, а дождь и слякоть - совсем для сапог погибель. Размокнут, раскиснут так, что и до утра не просушишь. А погода, как назло, становилась с каждым днем всё хуже и хуже.
– Отошли ясные деньки, - ворчала по утрам старуха-кухарка, зажигая коптилку.
– Теперь как примется, так уж и будет и будет лить без конца, покуда снегу бог не пошлет.
Кряхтя и позевывая, старуха принималась ставить самовар и только тут замечала в потемках Сергея.
– А ты, ученый, уж и в поход собрался... Вымокнешь, парень, как рыба. Хоть бы чаю дождался, у меня самовар мигом поспеет.
Но Сергею некогда было дожидаться чая. Он нахлобучивал фуражку, поднимал узенький воротник своего пальтишка и выходил на мокрую, холодную улицу.