Мальчик на главную роль
Шрифт:
— А сено? — спросил я. — У него же в яслях пусто.
— Сено у козла возьмёшь. У него там сена от пуза.
Тамерлан смотрел на меня — вот и сено уже от козла!..
— Договорились, значит? — Красные клеши затрепыхались у самой двери.
— А с Тамерланом-то что будет? — крикнул я вслед.
— Завтра его заберут, — весело ответил Мотяша. — На колбасу отправят на завод. За него сто рублей дадут. — Он хлопнул дверью.
Я присел около Тамерлана, оглушённый. Значит, я вижу его в последний раз. Он тепло дышит мне в лицо и пощипывает руку замшевыми губами, а завтра
В сарайчике, где держали Иван Иваныча, я взял сена и принёс его Тамерлану. Он жевал вяло, а потом и вовсе перестал. Кажется, ему было не до еды. Я принёс ведро, перевернул его, влез на дно и принялся Тамерлана чистить. Стоять ему, как видно, было тяжело. Он держал на весу повреждённую ногу. Я сказал ему:
— Я тебя ни за что не оставлю. Понял?
Это было самое главное.
Вычистив коня, я постарался накормить его. Если бы сейчас была у меня морковка или яблоки! Тамерлан не хотел есть сено, пропахшее козлом. Пошарив в конюшне, я нашёл уздечку и надел её на Тамерлана. Я попытался сдвинуть его с места. Но он, видимо, боялся идти. Переминался с ноги на ногу и не шёл за мной.
— Идём, не бойся, идём, — уговаривал я.
Первые шаги по двору Тамерлан сделал так осторожно, как будто под копытами был лёд, а не асфальт. Но потом он пошёл увереннее. Тут я вспомнил о попоне, которая висела в сарайчике у Иван Иваныча. Вообще-то попона принадлежала ишачку, но сейчас она была нужна Тамерлану. Я забежал в сарайчик, но попоны не нашёл. Вернувшись в конюшню, я нашёл попону в углу, на низкой табуретке. Как видно, Мотяша подстилал её, чтобы мягче сидеть. Я обрадовался, вынес попону и прикрыл ею Тамерлана. Теперь осталось только вернуться и вырубить свет в конюшне.
И вот Тамерлан перешагнул через перекладину внизу калитки, и мы с ним медленно пошла по краю шоссе. Шум проезжей машины остановил нас. Мы переждали, пока фургон с надписью «Хлеб» проедет мимо.
От того, что во всех домах погасли огни, дома стали казаться выше и больше, а небо светлее. Это небо было светлое, как молоко в блюдце у тётки Гешиной кошки. Идти под таким небом — не то что тёмной ночью. Ночью небо прикрывает тебя. Сейчас же мы шли на виду у всех, у всего города. Правда, он дрых, весь город, со всеми его людьми. Но милиционеры могли не спать. Не очень-то хотел я с ними встретиться.
В тишине копыта Тамерлана стучали: цок-цок. Проезжали редкие такси с зелёным огоньком. Одно из них остановилось, и какой-то парень закричал мне:
— Эй, приятель, не подвезти ли вас с лошадкой?
Так мы шли долго. Сам не знаю сколько. Потому что время как будто остановилось. Не темнело и не светлело. Наконец мы подошли к школе. Теперь дворами нам только нужно пройти к тому тупику, где стоят гаражи и где обычно происходят все драки. «Курилка» — называется это место.
Но, как назло, у входа в подворотню свалены огромные бочки из-под мусора. Какой дурак свалил их тут, посреди дороги? Я привязываю Тамерлана к воротам и начинаю откатывать бочки в сторону.
Вот была работка! Они тяжеленные, эти бочки. Из чугуна их делают, что ли? Но самое главное не это. Самое главное, они
Но никто не услышал. Всё сделано, и я провожу Тамерлана через один двор, потом через другой двор — в нашу «курилку». Я привязываю Тамерлана к ручке старой забитой парадной, которая выходила когда-то в «курилку», а сам иду посмотреть, не найдётся ли чего-нибудь подходящего около гаражей. Порыскав там, я нашёл ящик — как раз то, что нужно! На ящике я и устроился возле Тамерлана дожидаться утра.
Глава тридцать четвёртая, в которой объединились все ребята, плохие и хорошие
Я, наверно, здорово вздремнул. Потому что, когда я проснулся, было светло. Небо было нормального небесного цвета, и по нему даже бежали облака, хотя при чём тут облака? Меня Тамерлан занимал. И то, как его лучше спасти и спрятать. Я посидел немного на ящике, обдумывая все дела, и у меня появились кое-какие мысли. Я проверил, хорошо ли привязан Тамерлан, и пошёл дежурить у ворот.
Прошла в школу наша уборщица тётя Нюша, буфетчица, учитель труда, какие-то ребята, но никто из знакомых не шёл. И вдруг я увидел Репу. Он вылезал из соседней парадной, раскачиваясь, как атлет перед метанием диска. Только на атлета он не был похож, длинный, тощий и узкий, как пласт жвачки.
— Репа! — окликнул я.
Он нехотя оглянулся и остановился.
— Чего тебе?
— Иди сюда!
— Чего идти?
— Дело есть, — сказал я.
Репа смерил меня презрительным взглядом с ног до головы.
— С тобой, что ли, дело, звезда экрана?
— Иди, покажу что-то.
Репа пошёл лениво. Он раскачивался вправо и влево. Ему очень не хотелось идти. Но когда он издали увидел Тамерлана, то перестал раскачиваться, перестал смотреть презрительно и недовольно. Он пошёл быстро, почти побежал и остановился рядом с Тамерланом. Он смотрел и глазам своим не верил. Потом оправился и сделал вид, что это его нисколько не удивляет.
— Настоящая?
— Потрогай! — сказал я.
И тут оказалось, что Репа, который не боится никого в нашей школе, боится потрогать живую лошадь.
— Смотри! — Я похлопал Тамерлана по морде.
Тогда и Репа осторожно протянул руку. Тамерлан ткнулся ему в ладонь своими тёплыми губами. И Репа улыбнулся.
— Её хотят за сто рублей на комбинат продать на мясо, — сказал я.
— Кто? — вскинулся Репа. Было видно, что он готов сейчас набить морду тому, кто продаст Тамерлана на мясо.
— Чтобы его спасти, надо собрать денег — ну, вроде выкупа, понимаешь?
— Что же я, гибон, что ли? — сказал Репа. — Пара пустых!
— Ты подежурь здесь, — усадил я Репу на ящик, — а я ребят из класса поймаю.
Милка Астахова шла в школу, конечно, одна из первых. Нос у неё задирался, и она ничего не видела впереди себя. В одной руке она несла портфель, а в другой банку. Я ей махнул рукой, но она не видит. Чешет себе по тротуару. Я тогда подскочил и говорю:
— Милка!
Она как крикнет — и банку на тротуар уронила. А из банки — я смотрю — змея вылезает.