Мальчик на вершине горы
Шрифт:
— На хлебе нельзя писать, — ответил Пьеро.
— В таком случае откуда нам знать, что они твои? Я нашел их и объявляю своим трофеем. — Котлер развернул бумагу, взял бутерброд, умял его в три укуса и уставился на следующий. — Вкуснятина.
Последний бутерброд он предложил Шленхайму, но тот отказался.
— Не хочешь есть? — спросил Курт.
— Нет, роттенфюрер Котлер.
— А разве не у тебя в животе урчит? Жри давай.
Шленхайм слегка дрожащей рукой потянулся за бутербродом.
— Молодец, — ухмыльнулся Котлер. — Жаль, больше нет. — Он, глядя на Пьеро, пожал плечами: — Было бы, я бы обязательно тебе дал. Видок у тебя, как будто с голоду помираешь!
Пьеро смотрел на обидчика и очень хотел высказать все, что думает о больших
С той минуты и до самого Мюнхена Пьеро не раскрывал рта.
Через пару часов поезд подъехал к станции. Гитлерюгендовцы собирали вещи, а Пьеро мешкал, дожидаясь, пока они уйдут. Потом они остались в купе вдвоем с роттенфюрером Котлером; тот глянул вниз и наклонился прочитать, что написано у Пьеро на лацкане.
— Тебе здесь выходить. Твоя станция. — Он говорил так, будто никогда и не издевался над Пьеро и просто хотел помочь. Он сорвал с лацкана Мюнхен и вгляделся в оставшуюся бумажку.
Зальцбург.
— А, вижу, ты не в Германию едешь. В Австрию.
Внезапная паника охватила Пьеро. Он не желал вступать в беседу с этим парнем, но понимал, что спросить необходимо.
— А ты не туда, нет? — Пьеро в дрожь бросало при мысли, что они опять окажутся в одном поезде.
— Куда, в Австрию? — Котлер подхватил с сиденья ранец и направился к двери. Потом улыбнулся, сказал: — Нет. — И уже хотел уйти, но передумал и обернулся. — Пока что нет, — он подмигнул, — но скоро. Очень скоро, надеюсь. Сейчас у австрияков есть место, которое они называют домом, но в один прекрасный день… пфф! — Он сжал кончики пальцев и быстро развел их, губами изобразив взрыв, расхохотался, вышел из купе на платформу и пропал из виду.
До Зальцбурга было меньше двух часов, Пьеро очень устал и проголодался, но, несмотря на изнеможение, боялся заснуть и пропустить свою станцию. Он мысленно рассматривал карту Европы, висевшую на стене его класса в Париже, и думал, где тогда может очутиться. Где-нибудь в России, наверное. А то и дальше.
Он ехал в вагоне один и, вспомнив о подарке, который Симона вручила ему на вокзале в Орлеане, достал его из чемодана, снял обертку и провел пальцами по названию книги.
Эрих Кестнер, прочитал он. Эмиль и сыщики [3] .
3
Эрих Кестнер (1899–1974) — немецкий писатель, сценарист и кабаретист. Его первая детская книжка «Эмиль и сыщики» вышла в октябре 1929 года, была распродана в Германии тиражом в два миллиона и переведена на 59 языков; она пользуется успехом и сейчас. В отличие от стерильно-сказочной детской литературы того времени действие романа Кестнера разворачивалось в современном большом Берлине. Свой вклад в успех книг Кестнера внес иллюстратор Вальтер Трир.
На обложке был изображен человек, бредущий по желтой улице, трое мальчиков следили за ним из-за колонны. В нижнем правом углу стояло слово Трир. Пьеро пробежал глазами начало:
— Вот что, Эмиль, — сказала миссис Тишбейн, — помоги мне, пожалуйста, отнести этот кувшин с горячей водой, хорошо? — Она взяла кувшин и синюю мисочку с ромашковым шампунем и быстро пошла из кухни
Довольно скоро Пьеро с удивлением узнал, что с мальчиком из книги, Эмилем, у них довольно много общего, — во всяком случае, если иметь в виду прежнего Пьеро. Эмиль жил с одной только мамой — правда, в Берлине, а не в Париже, — и папа у него умер. В самом начале романа Эмиль, как и Пьеро, отправился в путешествие на поезде, а какой-то мужчина в вагоне украл у него деньги, совсем как роттенфюрер Котлер бутерброды у Пьеро. Мальчик порадовался, что у него с собой нет денег. Но зато есть чемодан с одеждой, зубной щеткой, фотокарточкой родителей и новым рассказом Аншеля, полученным прямо перед отъездом из приюта и уже дважды прочитанным. Там говорилось о мальчике, над которым всячески издеваются люди, считавшихся его друзьями. Рассказ показался Пьеро страшноватым. Ему больше нравилось то, что Аншель писал раньше, про колдунов и говорящих животных. Пьеро придвинул чемодан ближе — на случай, если сюда тоже войдет какой-нибудь Макс Грундейс, как к Эмилю. И вскоре покачивание поезда его убаюкало. Глаза сами собой закрылись, книга выскользнула из рук, и он задремал.
Буквально через две секунды — так ему показалось — Пьеро, сильно вздрогнув, проснулся от громкого стука в окно. Он с удивлением огляделся, не понимая, где находится, и задохнулся от ужаса: все-таки умудрился уехать в Россию. Поезд стоял, и в вагоне царила зловещая тишина.
Стук раздался снова, громче, но окно так запотело, что Пьеро не видел платформы. Он провел рукой по стеклу, расчистив идеальную дугу, и сквозь нее разглядел огромную вывеску — там, к счастью, было написано Зальцбург. За окном стояла довольно красивая женщина с длинными рыжими волосами. Она что-то говорила, но Пьеро не мог разобрать слов. Она повторила — опять непонятно. Он потянулся, открыл форточку и тогда наконец услышал ее.
— Пьеро! — кричала женщина. — Это я! Твоя тетя Беатрис!
Глава 5
Дом на вершине горы
Пьеро проснулся в незнакомой комнате. Под потолком длинные светлые деревянные балки перекрещивались с темными опорными столбами, а прямо над головой в углу висела огромная паутина, чей создатель зловеще вращался на тонкой шелковистой ниточке.
Минут пять Пьеро лежал неподвижно и пытался восстановить в памяти события вчерашнего дня. Последнее, что он помнил, — то, как сошел с поезда и шагал по платформе рядом с женщиной, назвавшейся его тетей, а затем влез на заднее сиденье автомобиля, где за рулем сидел мужчина в темно-серой форме и шоферском кепи. Но дальше — провал. Нет, еще одно воспоминание, как в тумане: он упомянул о парне из «Гитлерюгенд», который приставал к нему и отобрал бутерброды. Шофер начал было говорить что-то про «этих юнцов», но тетя Беатрис, шикнув, заставила его замолчать. Вскоре Пьеро, видимо, заснул — и во сне взлетал все выше и выше под облака, и ему становилось все холоднее. Затем две сильные руки вытащили его из машины и отнесли в спальню; женщина подоткнула под него одеяло, поцеловала в лоб и выключила свет.
Пьеро сел и осмотрелся. Комната довольно маленькая, меньше даже, чем дома в Париже. Из мебели — кровать, комод, на нем кувшин и таз, в углу шкаф. Приподняв простыню, мальчик с удивлением обнаружил на себе длинную ночную рубашку — и ничего больше. Значит, кто-то его раздел. Пьеро зарделся; кто бы это ни был, получается, он видел все.
Мальчик встал и прошел к шкафу, босые ноги на деревянном полу мерзли. Его вещей в шкафу не оказалось. Он открыл ящики комода — тоже пусто. Зато кувшин доверху налит водой. Пьеро отхлебнул чуть-чуть, прополоскал рот и выплюнул, затем налил воду в таз и ополоснул лицо. После, у единственного окна, он отвел занавеску и хотел посмотреть, но сквозь замерзшее стекло едва различил что-то белое и зеленое — наверное, поле с травой, усердно пробивающейся из-под снега. Живот слегка подвело от волнения.