Мальчик на вершине горы
Шрифт:
— Что это? — Пьеро показал на медаль. — И кто это?
— Тебя не касается. — Симона тоже встала, и Пьеро, обернувшись, испугался ее сурового лица. — Это трогать нельзя, даже пальцем. Никогда! Адель, проводи его в спальню. Сейчас же, пожалуйста!
Глава 3
Письмо от друга и письмо от незнакомки
В приюте оказалось вовсе не так замечательно, как расписывала Адель Дюран. Кровати были жесткие, одеяла тонкие. Невкусной еды всегда давали с избытком, зато вкусной вечно не хватало.
Пьеро всячески старался обзавестись друзьями,
— Прости, Пьеро, — пропели они без всякого сожаления.
Так что Пьеро водил компанию лишь с одной девочкой на пару лет старше себя. Ее звали Жозетт, и она попала в приют три года назад; ее родители погибли при крушении поезда под Тулузой. Жозетт дважды удочеряли, но после возвращали, как посылку, доставленную не по адресу, заявляя, что ее присутствие в доме «слишком разрушительно».
— Первые муж с женой были просто ужасные, — призналась она Пьеро, когда они как-то утром сидели под деревом, зарывшись ногами в траву, сыроватую от росы. — Причем не желали звать меня Жозетт. Всегда, видите ли, хотели дочку по имени Мария-Луиза. А вторая семейка просто решила обзавестись бесплатной служанкой. Там меня, как Золушку, с утра до ночи заставляли мыть полы и посуду. Ну я им и устраивала веселую жизнь, пока не отпустили. А вообще мне нравится у Симоны и Адель, — прибавила Жозетт. — Может, я и разрешу себя удочерить. Но не сейчас. Мне пока и здесь нормально.
Самым противным человеком в приюте был Уго. Он жил здесь с рождения — уже одиннадцать лет — и из всех детей, состоявших на попечении сестер Дюран, считался самым главным и одновременно самым опасным. У него были волосы до плеч, и спал он в одной комнате с Пьеро, на соседней кровати. Пьеро горько жалел, что в день приезда выбрал именно это место: Уго храпел, да так оглушительно, что иной раз приходилось с головой накрываться одеялом, лишь бы заглушить этот безумный рев. Пьеро, в поисках выхода из отчаянного положения, пробовал даже затыкать уши комочками из газетной бумаги.
Симона и Адель не планировали отдавать Уго на усыновление, а потому, когда в приют приезжали супружеские пары, он не умывался, не переодевался в чистую рубашку и не шел улыбаться взрослым, как другие сироты, а оставался в своей комнате. В свободное время он обычно слонялся по коридорам и искал, кого бы обидеть. И естественно, маленький и худенький Пьеро стал для него идеальной мишенью.
Вариантов травли Уго знал несколько, и все не слишком оригинальные. Иногда он дожидался, пока Пьеро заснет, и макал его левую руку в миску с теплой водой —
— Кто это тебя? — спросила Адель, увидев, что Пьеро сидит у озера один и рассматривает ссадину на руке. — Чего я по-настоящему не терплю, Пьеро, так это драчунов.
— Не скажу, — ответил он, не отрывая глаз от земли. Не хотел быть доносчиком.
— Но ты должен, — настаивала Адель. — Иначе я не смогу тебе помочь. Это Лоран? Он у нас уже попадался на таких делах.
Пьеро покачал головой:
— Нет, не Лоран.
— Тогда Сильвестр? От него хорошего не жди.
— Нет, — сказал Пьеро. — И не Сильвестр.
Адель отвела глаза и тяжело вздохнула.
— Уго, да? — произнесла она после долгой паузы, и по ее голосу Пьеро понял, что она так и думала с самого начала, но очень надеялась ошибиться.
Пьеро молчал, пинал носком ботинка камешки и смотрел, как они скатываются в воду.
— Можно я пойду в спальню?
Адель кивнула, и он, шагая через парк, спиной чувствовал ее взгляд.
Назавтра Пьеро и Жозетт ходили по двору и разыскивали семейство лягушек, которое повстречали дня три назад; Пьеро рассказывал про письмо от Аншеля, полученное утром.
— А о чем вы друг другу пишете? — заинтригованно спросила Жозетт. Сама она писем не получала.
— Ну, у него живет моя собака, Д’Артаньян, — ответил Пьеро, — так что Аншель пишет про него. А еще про то, что сейчас происходит в моем районе, там, где я вырос. Представляешь, там, оказывается, был бунт. Но я вообще-то рад, что этого не застал.
Жозетт неделю назад читала про бунт в газетной статье, где заявлялось, что евреям место исключительно на гильотине. Впрочем, почти все печатные издания проклинали жидов и советовали им проваливать куда подальше, и Жозетт такие воззвания алчно проглатывала.
— А еще он присылает свои рассказы, — продолжал Пьеро, — потому что он хочет стать…
Договорить не удалось. Из рощицы, потрясая палками, вышли Уго и два его приятеля, Жерар и Марк.
— Ой, кто это? — Уго, лыбясь, тыльной стороной ладони мазнул под носом, вытирая какую-то мерзость. — Счастливейшие наши супружники мсье и мадам Фишер?
— Отвали, Уго. — Жозетт попыталась обойти его, но он одним прыжком загородил ей дорогу и замотал головой, выставив перед собой палки крест-накрест.
— Это моя земля, — объявил он. — Хочешь пройти — плати пошлину.
Жозетт глубоко вздохнула: мол, удивительно, какие же придурки эти мальчишки, и сложила на груди руки. Она с вызовом смотрела прямо на Уго, отказываясь сдаваться. Пьеро, стоя сзади, сокрушался, и зачем их с Жозетт вообще сюда занесло.
— Хорошо, — сказала девочка. — Сколько?
— Пять франков, — ответил Уго.
— Запиши на мой счет.
— Тогда пойдут проценты. По франку за каждый день, пока не заплатишь.