Мальчик нарасхват

Скромный эксплуататор

Он наморщился и пару раз громко и презрительно хмыкнул. Я же тем временем продолжил:

– Жить я продолжу там, где живу, ты мне не указ. Когда захочу, тогда и уйду! Ну, или пока вот он не захочет, - нерешительный кивок в сторону насупившегося мужчины.

После моих слов воцарилось нехорошее молчание. Обстановка наколилась до предела, стоять между Вадимом и Славой вблизи мне было неуютно. Но под пристальными взглядами не решался отступить в сторону.

И тут вдруг случилось оно, то самое. Перевоплощение.

Странная такая штука все же.

– Ну, - обиженно донеслось возле самого уха, - я, знаешь ли, ревную.

И тут же загорелые руки немедленно обвили мои плечи, лишая возможности вырваться из кольца крепких братских объятий. Сам Слава прижался ко мне грудью, наваливаясь и заставляя меня сгибаться от неудобного положения, а подбородком уткнулся в мое левое плечо. Не обращая внимания, что у меня подгибаются ноги от тяжести, незадачливый братец состроил глазки, надул щечки.

Ангел, блин, нимба над головой и крылышек за спиной не хватает только.

Выдохнув мне в шею и неотрывно наблюдая за реакцией Вадима, брат, все еще крепко прижимаясь ко мне, приподнял одну руку и больно схватил меня за щеку и оттянул, замаскировав это действие под «потискать пятилетнего братика». Искажая голос, прогундосил:

– Неужели ты оставишь меня и уйдешь к этому дядьке? Неужели ты его любишь больше, чем меня?

Я тяжело вздохнул и виновато посмотрел Вадиму в глаза. Тот глядел на меня в вежливом недоумении, иногда переводя взгляд на Славу. Наверняка в его голове сейчас бродил навязчивый вопрос, все ли мы в семье такие придурки или просто с детьми родителям не повезло.

Ну, честно сказать, Слава вполне адекватен… когда мы наедине. И то иногда любит надо мной поиздеваться, придавливая своим весом к какой-нибудь поверхности, что зачастую не слишком приятно и легко. А когда мы находимся поблизости с каким-либо человеком или людьми, которые Славе не нравятся, то он внезапно превращается из вполне нормального человека в миловидного придурка с комплексом брата.

Со стороны может кому потешным показаться, но страдаю-то от этого я. Таскать на себе тушу Славы, который вечно виснет на моих несчастных плечах, терпеть его «сюси-пуси» и довольно болезненные «тисканья» за щеки и другие места – приятного, поверьте мне на слово, мало. Очень мало.

Но опять же, начнешь ворчать, мягко посылать, как-либо показывать, что такое поведение не нравится или упрекнешь в чем, а, страшнее всего, посмеешь заявить, чтобы брат прекратил свои «свисания» - обидится. Не на жизнь, а на смерть обидится. Две недели разговаривать не будет, а лежать на кровати трупом, лицом к стене, и молча страдать. Один, но гордый. Пока слезно на коленях прощения не выпросишь – не простит ведь. Попробуешь Славу пнуть, чтоб не лез - пнет в ответ и опять обидится. В общем, ситуация тупиковая, давно смириться пришлось.

Но последний год я был свободен от братских приступов,

и неужели сейчас все снова начнется? Признаться честно, я иногда скучал по этому, когда был один. Особенно зимой – накидка из Славы выходила теплая, даже его шушуканье над ухом так сильно в тоску не вгоняло. А сейчас я вспомнил, каково это – стоять крючком, и что-то мне захотелось брата опять годика на два куда-нибудь подальше засунуть и не видеть.

Насупившись, я громко засопел и дернулся.

– Ну, это… Слав, пусти. Не видишь, что ли, пришли за мной, - отчаянный кивок на полуголого мужчину.

Тот только состроил угрюмую физиономию и скрестил руки на груди, не предпринимая каких-либо попыток подыграть мне. Но Слава, продолжая кривляться, тоном, не терпящим возражений, сказал, как отрезал:

– Нет! Никуда ты не пойдешь.

– Почему это? – вяло шевельнулся, предпринимая слабые попытки вырваться, но без должного результата.

– Я тебя еще с днем рождения не поздравил, вот почему. И ты меня, кстати, тоже. Пошли за тортиком! Но учти, алкоголь я тебе не куплю, ты еще маленький для этого. Детское шампанское разрешу.

– А сам-то, - засопел я громче, начиная брыкаться уже более активно.

Но мои старания демонстративно не замечали, лишь Вадим косился задумчиво. Я возмущенно продолжил:

– Не хочу я никакой тортик, и шампанское мне твое детское тоже нафиг не нужно! Отпусти!

– Вот вечно ты верещишь, как резаный, - недовольно заметил Слава, а Вадим вдруг подхватил:

– Да уж, верно.

– Что, «верно»? – недобро уставился на него брат после протяжной паузы.

– Вечно он верещит, как резаный, - загадочно закатил глаза к потолку Вадим и неожиданно добавил: - Когда его к себе прижимаешь.

Я от удивления перестал вырываться, а у Славы чуть заметно потемнели глаза, что обычно не говорило ни о чем хорошем. Да и масляное выражение с них сошло на нет. Спиной я почувствовал его участившееся биение сердца, а сам крякнул от натуги – так сильно мне сдавили грудную клетку руки брата. Спохватившись, он ослабил хватку, но тут же ощетинившись, прошипел, теперь уже не строя из себя белого и пушистого:

– Когда это?

Я, вдохнув полной грудью, тоже озадаченно повторил за ним:

– Да, когда это?

– А вот! – еще более таинственно фыркнул мужчина и, передернув плечами, отвернулся, напоследок бросив на меня выразительный взгляд. – Пошли уже, иначе без тебя торт сожрем. Не нужен нам по сути никакой именинник.

– Торт? – еще больше удивился я, так как никакого торта и в помине не видел, когда дома находился. Ну, у Вадима дома.

Однако мужчина мне не ответил, довольно резво скрывшись из виду этажом ниже. Даже эхо вскоре затихло, но как-то слишком подозрительно это выглядело. Наверняка притаился где-нибудь, гад щетинистый.