Мальчик с голубыми глазами
Шрифт:
— Успокойся. Хотя бы на минутку, — промолвил я.
Взял ее руки и поднес к своему лицу.
Сначала она невольно попыталась их выдернуть. Возможно, мой жест показался ей чересчур интимным. Но потом, закрыв глаза, сама дотронулась холодными кончиками пальцев до моих щек, провела ими от лба до подбородка, нежно касаясь шрама у меня под левым глазом, вспухшей ссадины на скуле, рассеченной губы, сломанного носа…
— Это все Найджел сделал? — спросила она тоненьким, детским голоском.
— А ты как думаешь?
Она снова открыла глаза. Боже мой, как они были прекрасны! Теперь в них уже не было ни печали, ни гнева, ни любви. Только
— Найджел всегда был неуравновешенным, — заметил я. — Наверное, он и сам говорил тебе об этом. Он говорил, что склонен к насилию? Говорил, что прикончил собственного братца? Да-да, ни больше ни меньше.
Альбертина вздрогнула.
— Ну конечно, он рассказывал… Но это просто несчастный случай…
— Все ли он рассказал тебе?
— По его словам, случилась какая-то драка. Давно. Более двадцати лет назад. Но участие в драке вовсе не делает его убийцей!
— Ох, пожалуйста, не надо, — отозвался я. — Какое имеет значение, сколько лет назад это случилось? Люди никогда не меняются. Это миф. Невозможно войти в Дамаск. [37] Как нет пути к искуплению. И даже любовь хорошей женщины — если предположить, что подобное вообще существует на свете, — не смоет кровь с рук убийцы.
— Прекрати! — Руки у нее тряслись. — Неужели нельзя наконец оставить прошлое в покое?
37
Согласно легенде, пророк Мухаммед, впервые увидев, сколь прекрасен и богат Дамаск, был так восхищен, что не захотел войти туда, говоря, что для человека существует лишь одно небо, надземное, и он, Магомет, не желает иметь другое небо на земле.
Прошлое. Не упоминала бы ты о прошлом, Альбертина. Уж ты-то как никто должна знать, что прошлое никогда не кончается. Мы тащим его за собой повсюду, точно бродячая собака консервную банку, привязанную к ее хвосту хулиганами. И если попытаться убежать от прошлого, оно загремит еще сильнее. И будет греметь, пока не сведет тебя с ума.
— Так он никогда не рассказывал тебе, верно? — уточнил я. — О том, что случилось в тот день?
— Не надо. Пожалуйста. Оставь меня в покое.
По ее тону я чувствовал: сегодня она выдала мне все, что могла. И если честно, гораздо больше, чем я ожидал. Как известно, основа всякой игры — уметь вовремя остановиться и бросить карты на стол. Я встал и положил под тарелку двадцатифунтовую купюру в счет оплаты. Она никак на это не отреагировала, даже глаз не подняла, когда я попрощался с ней и направился к двери. Последнее, что я успел увидеть, уже выходя на темную улицу, это летучий промельк красного цвета, когда она потянулась за своим пальтишком из бобрика, которое висело на вешалке рядом со стойкой, затем ее лунный профиль исчез, потому что она снова села и закрыла лицо руками…
Правда причиняет боль, не так ли, Альбертина? Ложь намного безопаснее. Но убийцы, к сожалению, то и дело встречаются в нашей семье; Найджел отнюдь не был исключением. Хотя кто бы мог подумать, что этот милый молодой человек способен на такой ужасный поступок? Кто бы мог подумать, что маленькая ложь способна превратиться в убийство, подобно тому как маленький белый снежок превращается в огромный ком, грозящий лавиной?
2
Время: 23.25, среда, 13 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: грустное
Музыка: Queen, The Great Pretender
Якобы с доктором произошел несчастный случай. А расколотый череп — результат падения с лестницы. Причем даже не с главной лестницы в доме, а с высоты крыльца, тех шести каменных ступеней, что ведут к парадной двери. Каким-то образом он не удержался на пандусе, который сделал я, а может, просто попытался встать, как это порой случалось. Встать и чудом заставить себя пройти по белой туманной лужайке, точно Иисус по воде.
С тех пор прошло уже больше трех недель. За это время много чего изменилось. Погиб мой брат, я потерял работу, состоялась моя беседа с Альбертиной. Только не думайте, что мне удалось что-то забыть. Я никогда не забывал о докторе Пикоке. Хотя он был уже достаточно стар, чтобы о нем забыли почти все прежние знакомые, достаточно стар, чтобы пережить не только былую известность, но и свою дурную славу. Это был жалкий трогательный старик, полуслепой и немного не в своем уме; он снова и снова рассказывал мне одни и те же истории, но вряд ли узнавал меня в лицо…
Представьте себе: он ведь и меня вписал в свое завещание! Как вам подобная шутка? Однако это так, вы найдете меня в самом конце списка, там, где «все остальные». Конечно, человек, который оставил тридцать тысяч фунтов приюту для животных, взявшему на себя заботу о его собаках, вполне может позволить себе оставить и парочку тысчонок тому парню, который убирал у него в доме, готовил ему не очень-то вкусную стариковскую еду и возил по саду в инвалидном кресле.
Парочку тысчонок. А с учетом налогов получается еще меньше. Маловато, такие деньги вряд ли можно рассматривать в качестве мотива. Но впрочем, довольно приятно получить если и не признание, то хотя бы признательность за всю мою заботу о нем, за мое неизменно доброе к нему отношение, за мою честность…
Интересно, а он помнил, как мы праздновали мой день рождения? Когда мне исполнилось десять лет? И ту одинокую свечку на замороженной булочке? Вряд ли. Да и какое ему до этого дело? Я был для него никем и ничем. И если какая-то зарубка, какая-то память о том дне сохранилась на дне его ущербной памяти, то только потому, что именно в тот день он похоронил своего бедного старого пса, этого Ровера, или Баузера, или Джока — не помню, как его звали. Было бы смешно притворяться перед самим собой, что я, Голубоглазый, был ему небезразличен. Я был просто материалом для очередного опыта, даже не главным действующим лицом задуманного им шоу. И все-таки мне хотелось бы знать…
Догадался ли он, кто его убийца? Пытался ли позвать на помощь? Или же пребывал в тумане, окруженный толпой невнятных образов? Лично мне приятней думать, что под конец он догадался. Что перед смертью разум вернулся к нему — ровно настолько, насколько требовалось, чтобы понять, как он умирает и почему. Не каждому это удается. Не каждому даруется такая привилегия. Но я надеюсь, ему все-таки была дарована, и последнее, что он увидел в своей жизни и унес с собой в вечность, — это знакомое лицо и более чем хорошо знакомая пара глаз…