Мальчик с саблей
Шрифт:
Киргиз сдвинул рычажок печки до упора вправо и чуть приоткрыл свое окно. Савушкин расстегнулся и отвернул в сторону сеточку вентиляции.
В несколько ходов они снова оказались в крайней левой. Встречный поток пролетал призрачными золотыми огнями.
– А в Париже этим летом до плюс сорока пяти доходило, – Савушкин обернулся назад и встретился с озлобленной физиономией шефа. – Французы и так плохо водят, а в жару совсем с катушек съезжают. Несколько человек на самом деле с ума сошли. И всё больше в машинах черного цвета –
Трушин распахнул дверь и, встав на порожек, поднялся в полный рост.
– Да что ж там у них…
– Эй, эй! – крикнул киргиз. – Назад садись, нельзя! Один мой сосед так высунул – его вместе с дверью оторвало. Другой грузовик ехал, да. Нельзя-опасно!
Трушин рухнул на свое сиденье и шмякнул дверью.
– Жуткая история в Перу приключилась, – вздохнул Савушкин. – От землетрясения вулкан проснулся. На магистрали треснуло полотно, и тысяча машин попала в капкан.
Трушин нервно заерзал.
– С неба падает серый пепел, залепляет стекло, и всё как в тумане. А пепел – как сухая кислота! Сначала на коже ничего, потом пятнышко, потом язва…
Трушин машинально начал расчесывать шею.
– Завалило их там – до сих пор скрывают, сколько человек. Говорят, когда от пепла очистили, в машинах прямо мумии сидели. Тронешь – а они рассыпаются! В труху!..
Впереди показался спуск в тоннель – ковер из красных огоньков уходил под землю.
– В Швейцарии, – вдруг сказала Рита, – есть тоннель под Сен-Готардом – семнадцать километров, представляете? Узкая червоточина в скальной глыбе!
Трушин втянул голову в плечи, а Савушкин аж сжал кулаки, так неожиданно и вовремя пришла поддержка.
– Там под потолком тоннеля, – продолжила Рита негромко, – огромные вентиляторы, в два человеческих роста. Гонят воздух, чтобы выхлопные газы не застаивались. А пробки в Сен-Готарде – те еще, вся Германия летом на выходные к морю ломится.
– В семнадцать километров можно тыщи две машин поставить, – заметил Савушкин. – В каждую полосу.
– И однажды в воскресенье днём, в самую пробку, вырубают электричество. В тоннеле гаснет свет и останавливаются эти ветродуи! Но все же прут! В бампер друг другу дышат!
– Что уж они, – срывающимся голосом спросил Трушин, – совсем идиоты, что ли? Глушить движки да бежать оттуда!
Ряд машин дрогнул, и квадратная глотка тоннеля придвинулась еще на несколько метров.
– И-и, – вздохнул водитель, – кто машина бросать? Умный все!
– Да, Пал Игнатьич, вот сами подумайте: заедем сейчас в тоннель и встанем посередине – что, кто-то машину бросит и пешком пойдет?
– А когда немцы поняли, что дышать уже совсем нечем, что надо срочно заглушить двигатели, то уже поздно было, – замогильным голосом вещала Рита. – Угарный газ тяжелее воздуха, по земле стелется. Те, кто оставил машины и пошел под уклон к выходу, вошли в газ, как в реку. Пока перекрыли въезд в тоннель, пока спасатели подоспели, пока снова
Трушин рванул ворот.
– На метро надо было ехать, – рявкнул он. – Рита, здесь до «Сокола» недалеко, пошли, а?
– Спасибо, Павел Игнатьевич, – официальным тоном ответила Рита. – Я уж до «Белорусской».
– Ну и сидите здесь! – Трушин шваркнул дверцей об отбойник, невнятно матернулся и вылез из машины, провалившись по щиколотку в черную снежную кашу. – Мазохисты чертовы! Хоть Новый год здесь встречайте!
Высоко задирая колени, между бамперами урчащих автомобилей он поспешил к обочине.
– Ай-яй, – запричитал киргиз, разводя руками, – как работать? Пассажир ногами ходит… Мой ласточка – мотор два литра, рессора новая, а ползем как черепахи! Ай-яй!
Савушкин блаженно потянулся:
– Тише едешь – дальше будешь!
Обернулся назад и, увидев смеющиеся счастливые глаза, улыбнулся в ответ:
– А мы никуда и не торопимся!
Часть II. Оптимистам и ангелам
Три узелка на память
– Мертвечинкой попахивает! – радостно осклабился Медарх. – Пора менять.
Солнце едва выкатилось на небосвод из-за крепостной стены. Длинная тень виселицы прочертила чёрную тропинку по каменистому склону от края рудника до глинобитной стены казармы. Повешенный, опустив исклеванное птицами лицо, казалось, смотрел себе под ноги. Там, в провале, за гранью света, царила непроглядная тень, наполненная вздохами, шевелениями, стонами просыпающихся рабов.
– Думаю, пока достаточно, – сказал Маллон, остановившись у обрыва и вглядываясь вниз. – Надеюсь, этот пример научит их повиновению. Кто не работает, тот мёртв.
Медарх забрался на столб, ухватился одной рукой за перекладину и выдернул из ножен меч. Один взмах, и мертвое тело рухнуло к подножию виселицы. В раскопе щелкнул бич. Под сандалиями Маллона зашуршали камни. Рой мух, потерявший было свою пищу, загудел с удвоенной силой. Медарх спрыгнул с виселицы и нагнулся над телом раба.
– Что ж, не могли целую веревку найти? – спросил Маллон начальника охраны.
Медарх нахмурился. Перерубленная им веревка была связана в трех местах неуклюжими корявыми узлами. Один напоминал шишку, второй – спящую змею, а третий – сжатый кулак.
– Плохая примета, – проворчал он, расслабил петлю и стащил ее с шеи мертвеца. – Вешали – не было узлов. Демоны смеются.
– Второго не трогайте, – сказал Маллон, – всыпьте плетей и верните в рудник. А это, – он взял веревку у Медарха из рук и смотал на локте, – я покажу Сати.
– Такая же демоница, – буркнул начальник охраны себе под нос.
Маллон предпочел не услышать.
Солнце поднималось вверх стремительно, и уже началась влажная душная жара, к которой Маллон так и не привык за десять лет.