Мальчик со шпагой
Шрифт:
Сестра заговорила на одну ноту выше:
– Тебе яркий свет зачем? Все равно вместо того чтобы заниматься курсовой работой, валяешься на кровати.
– Закрой дверь! – рявкнул Олег.
Ребята притихли. Олег отдышался и жалобно объяснил:
– Я больше не могу. Всю жизнь, с самого детства, она донимает меня этой фразой: "Вместо того чтобы…" Видите ли, вместо того чтобы купить костюм, я покупаю телескоп… Вместо того чтобы смотреть хоккей вместе с милым Васей, я включаю симфоническую программу… Вместо лекций я иду на свидание… Вместо того чтобы жить "как все люди", я живу как… Тьфу!
Олег приподнялся на локтях
– Я живу не "вместо", а так, как хочу! Лучше вас! Ясно тебе?
– Чудовищный псих, – донеслось из-за двери. – Постыдилс я бы ребят. Как тебя только к детям подпускают?
Олег опять лег и утомленно улыбнулся.
– А в самом деле, как? – спросил он и опять закашлял.
Серёже стало в этот миг очень жаль Олега. И чтобы не показать эту жалость, он отвел глаза и стал оглядывать комнату.
Комната была небольшая. Стол, кровать, четыре совершенно разных стула. Два книжных шкафа стоят рядом. Книги – не только внутри, на полках, но и сверху, на шкафах. Лежат покосившейся грудой, могут посыпаться. Скрещенные рапира и шпага висят на стене у двери. На сизых обоях рисунки братьев Ворониных и фотографии – двое незнакомых мальчишек с клинками: один маленький и лопоухий, другой – высокий и смуглый. Наверно, Ромка и Федя. Еще незнакомые ребята в костюмах и масках зверей – видимо, театр в интернате. И веселая компания барабанщиков с Данилкой на правом фланге.
Олег тоже посмотрел на фотографию.
– Соскучился я по этой барабанной команде…
– Я Данилке позвоню, они сразу прискачут, все вместе, – предложил Серёжа. – Они просто стесняются появляться, пока не позвали.
Олег усмехнулся:
– Эти-то пираты стесняются?
– Да брось ты, – сказал Серёжа. – Сам знаешь. Они только в отряде на головах ходят, а вообще они вполне спокойный народ… Ты скажи Данилке "Осенняя Сказка", и он опять будет весь день жмуриться и мурлыкать.
Олег подумал.
– Не надо их сюда. Наглотаются микробов, опять слягут. Павлик Снегирев и Рафик только-только от гриппа избавились… И сестрица свирепствует хуже вируса. Напугает ребятишек… Может, скоро все наладится, и тогда все опять: "Барабанщики, марш!.."
– Ты прямо стихами говоришь, – сказал Генка.
– А это и есть стихи. Только ужасно нескладные. Когда я в интернате работал, занимался рифмотворчеством. О вожатской жизни писал.
– Почитай, а? – жалобно сказал Кузнечик.
– Да вы что, люди! Я вам кто? Евгений Евтушенко?
– Почитай, – уже строго сказал Генка.
Олег вздохнул.
– Вон там, на шкафу, коричневая тетрадка торчит среди книжек. Достань.
Генка вскочил на стул и вытянул тетрадь. Книги, конечно, посыпались на пол.
– Ладно, оставь, – сказал Олег. – Потом соберем. Давай сюда.
Он, лежа на спине, открыл тетрадь, полистал, хмыкнул и мотнул головой. Потом сразу стал серьезный.
– Вот. Эти строчки.
День летит сквозь часы, как живой метеор,И сгорает в сигнале «отбой».Мне опять не закончить с тобой разговорИ не встретиться нынче с тобой.Ночь пришла. Я взбегаю на третий этажПосмотреть: все ли спят в тишине?…А потом все опять:«Барабанщики,Новый день пришёл, а замок по-прежнему "украшал" дверь "Эспады". Серёжа не выдержал и позвонил в редакцию. Неловко было звонить, страшновато даже, но ждать он больше не мог.
Ларцев не удивился звонку. Даже будто ждал его.
– Ты, Сергей, зашел бы ко мне, – предложил он. – По телефону трудно объясняться. Если можешь, прямо сейчас приходи.
Серёжа встревожился и помчался в редакцию. У Владимира Матвеевича было недовольное лицо. И озабоченное.
– Раздевайся, садись. Вон вешалка, вот стул… Я только что беседовал с вашим Олегом, все ему рассказал. А он просил, чтобы я и тебе все объяснил…
– Почему?
– Почему просил? Не знаю. Наверно, потому, что ты один из командиров в вашем отряде… Знаешь, осложняется дело.
– Я уж чувствую, – с досадой сказал Серёжа.
Затарахтел телефон. Владимир Матвеевич приподнял и положил трубку.
– Что касается вашего домоуправа, то его песенка спета, – сообщил он. – С работы его уберут. И еще кое-кому придется несладко. На Олега ваши недруги целую кипу заявлений написали: и работник он никудышный, и характер у него собачий, и ребят он не тому учит… Всю эту чушь мы зачеркнули. Крест поставили. А вот с помещением сложнее.
– Но если крест, то… – начал Серёжа.
Опять взревел телефон. И опять Ларцев приподнял и хлопнул трубку.
– С помещением сложнее, – повторил он. – Была специальная комиссия. Она признала, что дом совершенно негоден для детского клуба. Духота, теснота, сырость. И вообще он аварийный, на снос его назначили. Говорят, опасно в нем находиться.
– Сколько времени жили, никакой опасности не было, – сказал Серёжа.
Ларцев кивнул.
– Я понимаю. Но этот Сыронисский напоследок успел сделать еще одну гадость. На втором этаже, где у них кладовые, протекала батарея. Надо было перекрыть воду, а слесарь "забыл". Батарею прорвало, вода пошла вниз. Теперь там полный разгром: штукатурка обвалилась, двери разбухли, полы перекосило… Комиссию можно понять: она о детях заботится.
Серёжа сказал чуть не со слезами:
– Значит, нам теперь деваться некуда?
– Нам из райсовета письмо прислали, ответ на статью. Обещают, что при первой возможности дадут клубу новое помещение. Скорее всего, в новом доме, который строится на Октябрьской.
– "Строится"! Там еще первый этаж не готов!
– Да, я знаю. А пока, говорят, ребят можно распределить по другим клубам, по разным кружкам и секциям. В Дом пионеров, в спортшколу…
Серёжа хмыкнул.
– В том-то и дело, – понимающе откликнулся Владимир Матвеевич. – Вариантов много, и все неплохие. Но ни один из них не спасение для вашего отряда… Есть, правда, еще один способ.
– Какой?
– Добиваться своего. Упрямо ждать. Не распускать "Эспаду". Никому не давать покоя. Требовать, требовать. А мы поможем. Но времени уйдет немало.
– Ну и пусть! Лишь бы добиться!
– Но в этом деле тоже есть большая сложность…
– Какая?
– С вашим командиром, с Олегом, это связано. Он сам объяснит, наверно.
Приоткрылась дверь, и в комнату заглянула женщина. Серёжа ее узнал: это с ней он разговаривал, когда хоронили Алексея Борисовича.
Женщина раздраженно сказала: