Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
Очень хотелось есть. Я оделся и вышел на улицу. Около электростанции возились несколько женщин, они разбирали завал. Мамы среди них не было. Я побежал вдоль забора, заглянул во двор – никого. Электростанция занимала целый квартал, мама могла работать где-нибудь в другом месте. Там, дальше, на соседней улице, тоже слышались громкие голоса.
Я свернул на соседнюю улицу. Здесь, примостившись с тыльной стороны к высокому каменному забору, находился голубой ободранный ларек. Вчера в нем были выбиты окна и дверь, сорванная с петель, валялась в снегу. А сейчас в окнах белела фанера, а дверь открывалась и закрывалась, и из нее выходили люди с хлебом. Такого чуда мне еще не приходилось видеть.
– Дядь, – остановил я его, – там всем дают хлеб?
Он перестал жевать и ответил:
– Всем, кто работает здесь, на электростанции.
Я обрадовался. Мы-то с мамой работаем. Нас главный инженер сам пригласил. Дядька что-то у меня спросил, но я не расслышал, кинулся со всех ног в магазин. Я так торопился, что на ступеньках перед самой дверью споткнулся и чуть не открыл дверь головой.
Продавщица стояла за прилавком в белом халате, надетом на телогрейку. А за ее спиной на полках снизу доверху лежал хлеб. И очередь всего два человека. Тетка уже получила и укладывала свой хлеб в сумку, а старик протягивал руки, чтобы получить. «Вот мама удивится, когда я принесу и положу на стол буханку хлеба», – подумал я и просунулся нетерпеливо к прилавку за стариком. Наверное, я его толкнул немного, потому что он удивленно обернулся и спросил:
– Ты что, мальчик?
Продавщица тоже на меня посмотрела, и я сказал ей:
– Мне тоже, мы с мамой работаем здесь, на электростанции. Нас сам главный инженер пригласил.
И положил обе руки на прилавок, чтобы никто не мог помешать мне получить хлеб. Но продавщица как-то очень жалостливо посмотрела и ласково сказала:
– Карточки твои где, мальчик?
Я еще тянулся руками к ней, но уже понял, что ошибся, и хлеб здесь не дают, а выдают по карточкам.
– Мы работаем, – отчаянно повторил я.
Тетка уложила свой хлеб в сумку и хотела уйти, но вдруг от самого выхода вернулась назад, старик тоже остался в магазине. Они подошли ко мне. Продавщица перегнулась через прилавок.
– У тебя есть карточки?. – опять спросила она.
– Ты чей? – взял меня за плечо старик.
– Мама твоя где? – спросила тетка.
– Не знаю, – растерянно ответил я. По их глазам было видно, что они жалеют меня и смотрят, как на мальчишку, который потерялся. Мне стало стыдно, я юркнул под рукой у старика и кинулся в дверь, а потом – по улице, не оглядываясь до самого угла. И тут почти наткнулся на маму.
– Ты где шляешься? – накинулась она на меня. – Хочешь на мину нарваться?
Я ничего не хотел, мне было обидно, что все так получилось, и я скорее толкнул калитку и вбежал в дом.
В печке по-прежнему потрескивал уголь, на плите стояла кастрюля, а на столе лежала буханка хлеба с большим довеском. Я не поверил своим глазам.
– Мама, ты уже получила? – радостно закричал я.
– Не смей больше никуда выходить без моего разрешения, – ответила она мне. И больше ругать не стала. Ей было некогда, ее ждала работа. Обжигаясь, она выпила кружку горячей воды с хлебом и ушла. А я остался дома и долго и неторопливо ел хлеб и пил воду, подливая сам себе кипяток из кастрюли.
Медный таз
Прошло несколько дней. Мы привыкли к новому дому и стали считать его своим. Как-то вечером мама пришла с работы и сказала:
– А что у нас делается во второй комнате?
Мы взяли лопаты, оделись по-зимнему и открыли дверь. Сугроб снега все еще лежал под столом и у стола. Мне даже показалось, что он увеличился. Мама отодвинула стол к стене, и мы начали выбрасывать снег через окно на улицу. Под снегом попадались битые
Мама уже несколько раз передавала бабушке и Светке хлеб в деревню, а после того как мы помыли полы и натопили и вторую комнату, отпросилась у главного инженера и поехала за ними.
Я остался один на целый день. Сначала я не собирался никуда уходить без разрешения, но меня давно манили пустые дома на горе, а погода, как нарочно, выдалась солнечная, теплая, и я пошел.
Много домов на нашей и на соседних улицах смотрели на мир загадочно безмолвными окнами. Одни хозяева эвакуировались слишком далеко и не могли сразу вернуться, другие никуда не уезжали, но тоже не могли вернуться, потому что их не было в живых. Часто попадались заколоченные досками окна, но двери почти везде были открыты. В ближайших домах на горе мне не удалось ничего найти. Попадались всякие неинтересные вещи: разодранные подушки, одеяла, старая одежда. Но когда я поднялся по ступенькам выше, то сразу, в крайнем доме у каменной лестницы, нашел в сенях лыжи, а на чердаке – пустую клетку для птиц. Я оттащил все это к себе в переулок и снова вернулся на гору. Переходя из дома в дом, я набивал карманы карандашами, тюбиками красок, подобрал ножницы и тоже сунул: хорошая вещь. В доме с верандой наткнулся на медный таз с ручкой. У нас с мамой не было никакой посуды, и я решил, что эта вещь в хозяйстве пригодится. Я нес его домой бегом, прыгая через ступеньку. И сразу же, даже не отдохнув и не съев оставленный мне хлеб, побежал на гору. Я не понимал, что со мной происходит. Мне хотелось находить все новые и новые вещи и бежать с ними вниз, прыгая через две и три ступеньки. Мама жаловалась, что у нас ничего нет, а тут в каждом доме лежат разные вещи, и никто их не берет. Хорошо, что я догадался посмотреть, вот она обрадуется.
В маленьком двухэтажном доме, крытом красной черепицей, все двери во всех комнатах были распахнуты настежь. Отсюда кто-то уже успел унести и посуду, и мебель. Под ногами, как и везде, хрустели стекла, как будто их медленно пережевывал какой-нибудь зверь. На полу рядом с обломками доски валялись атласные карты. Я подобрал их. В другой комнате я нашел катушку из-под ниток и короля червей с оторванным уголком. Я нагнулся, чтобы его подобрать, и не успел, потому что услышал:
– А-а-а!
В дверях стоял старик в шинельном пальто и коричневой шляпе с обкусанными краями. Худая старуха во всем черном испуганно держала его руку.
– Не надо, Яков!
– Попался, фашист!
Он шагнул в комнату.
– Не надо, Яков, – просила старуха.
Я заметался у стены, подбежал к окну, но со второго этажа прыгнуть побоялся.
– А-а-а! – сказал старик и сделал еще шаг. – По чужим домам рыскать? Гады!.. Фашисты!.. Все забрали… За последним пришли!
Он двинулся прямо на меня, волоча за собой старуху. Я отступил назад и прижался спиной к холодной стене. Старуха сделала еще усилие остановить его, она совсем повисла на нем.
– Беги! Убьет! – страшным голосом крикнула она.
Я кинулся в дверь мимо них. Старик вырвался, и я услышал за спиной близкий топот его ног. Поняв, наверное, что не догонит меня, он подобрал обломок доски и яростно швырнул мне вслед. Я пригнулся, но удар пришелся по ногам и немножко по спине. Я скатился кубарем с лестницы и вгорячах довольно долго бежал по улице, ничего не чувствуя. А потом сел на снег и поднялся уже с трудом.
Домой я едва доплелся, прихрамывая и все время присаживаясь отдыхать. Мне больше не хотелось заходить в чужие дома. Я так и убежал с картами, зажатыми в руке, и уже в своем переулке посмотрел на них и выбросил.