Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
– Здравствуйте!
А бабушка ей молча протянула ложечку для пробы, как незнакомой продавщице. Попробовала – и как сморщится, как плюнет на землю. И ложечку два раза отряхнула, как градусник. Молоко оказалось пригорелое.
А теперь бы хоть пригорелого, хоть какого. Но Анна злопамятная, она говорит:
– Это вам не ложечкой пробовать.
Как мама уйдет, она доводит этой «ложечкой» бабушку до слез. И совсем довела. Бабушка вдруг стукнулась перед нею коленками об пол. Сама уже на коленях стоит, а сама спрашивает:
–
– Не хочу.
– Прошу прощения у этого дома и у всех крестьян.
Но Анна сказала, что не хочет, и не захотела. Бабушка зря стояла, все крестьяне ее, может, простили бы, а Анна не простила. Про ложечку вспоминать перестала, зато на другом подловила…
Мама получила в лесхозе немножко муки. Можно оладьи испечь, но оказалось, что нечем подмазать сковородку. А у Анны имелось специальное блюдечко с маслом и куриными перьями, связанными в пучок. Надо макать перья кончиками в блюдечко и мазать сковородку. Бабушка постучалась в комнату к Анне и объяснила:
– Вот оладьи хотелось испечь, Валентина немножко муки получила, но нечем сковородку подмазать. Вы не дадите?
– Возьмите, – сказала Анна.
– Спасибо… А где?
– В сенях.
Бабушка долго шарила в сенях и не нашла блюдечка с перьями. Она вернулась замерзшая, опять постучалась.
– Анна, я не нашла.
– Там же под лавкой стоит в коричневой банке.
– Солидол?
– Да.
– Так ведь это же колесная мазь.
– Не мазь, а чистый солидол, – разъяснила Анна, и бабушка поняла, что она не шутит. – Таким в городах на хлебозаводах формы смазывают. Первый раз слышите, что ли?
Мы слышали не первый раз, мама как-то принесла горбушку городского хлеба, и корочка у него, действительно, попахивала солидолом. Бабушка засомневалась, может, правда, взять для подмазки из коричневой банки, но потом растерянно покачала головой:
– Нет, я так не умею.
Мне очень хотелось оладушков, и когда мы забрались на нары отдохнуть от переговоров, я предложил:
– Бабушка, а давай попробуем солидолом?
Но у нее от растерянности совсем обвисли щеки, и она повторила:
– Нет, я так не умею.
Тыква
В лесхозе прекратились всякие работы, и мы остались совсем без ничего. Снег выпал, и стали гулять метели по полю, где мама потихоньку копала свеклу. Мы ее томили в печке маленькими кусочками. Они становились еще меньше и делались такими сладкими, что с ними чай можно было пить. Бабушка и пила по две кружки.
Когда снегу было не так много, мама все равно выходила в поле за добычей. Что-нибудь откопает: или мерзлую картошку в старых лунках, или свеклу. А начались метели, все так позасыпало, что не только старую лунку – грядку не найдешь.
Бабушка сидела у окна и смотрела, смотрела не отрываясь. Она так долго смотрела, что у нее начали
– Бабушк, что ты делаешь?
– Ничего, смотрю в окно.
– А зачем смотришь?
– Решаюсь, – она вздохнула и повернулась ко мне. – Пойдешь со мной?
– Куда?
– Только мама не должна этого знать.
Мы велели Светке сидеть смирно, оделись потеплее и пошли в соседнее село. Я хотел взять с собой саблю, но бабушка сказала:
– Оставь, не на войну идешь – побираться.
Дорога между нашим селом и соседним была ненаезжена, мы месили, месили снег, пока добрались. У крайней хаты постояли, бабушка помолилась на трубу, из которой шел вкусный дым, попросила бога нам помочь. Потом вспомнила про меня:
– Пошли?
Мы постучались, но дверь оказалась незапертой. В сенях – никого. Бабушка постучала в другую дверь, которая вела в комнаты, а когда она заскрипела петлями, сильно подтолкнула меня вперед, испуганно пряча глаза, прошептала:
– Проси! Ты маленький, тебе легче.
К нам из распахнутой двери шагнула неприветливая тетка в безрукавке и белом платке, низко опущенном на лоб. Она уставилась на нас молча. У нее из-под руки высунул голову мальчишка и тоже вперился своими черными глазами. Бабушка еще раз больно подтолкнула меня к ним и опустила голову. Но я тоже опустил глаза и молчал. Я не знал, какие слова нужно говорить.
– Ну, чего надо? – спросила тетка.
Бабушка робко сделала еще маленький шажок вперед и еще ниже опустила голову.
– Много вас тут ходит, – проворчала тетка. – Мишка, вынеси им по лепешке.
Мишка юркнул и вернулся с двумя оладьями. Не отходя далеко от матери, он опасливо сунул их бабушке в руку и спрятался.
На улице нам с бабушкой сразу сделалось весело. Мы посоветовались и решили эти первые оладьи для почина съесть. А пока ели, подсчитали, сколько принесем домой, если нам в каждом доме будут давать по две штуки.
– А может, где-нибудь, и три дадут, и четыре, – сказала бабушка.
Я с ней согласился, потому что тетка попалась неприветливая, злая, а дала две лепешки, а если добрая попадется? Так она, может, и пять штук даст.
В следующий дом мы не стали стучаться, прошли мимо, потому что оладьи ели. Завернули к третьему. Нас еще издалека увидели хозяева в окно. Они сидели за столом, обедали. Но пока мы поднимались на крыльцо, выскочила девчонка в больших валенках, крикнула:
– Нечего! Нечего!
И захлопнула дверь. И мы услышали, как она с другой стороны закрывает ее на задвижку. Бабушка подняла руку, чтобы постучаться, и опустила, не постучав.
В четвертый дом пустили, но ничего не дали. Мне стало совестно, что я съел лепешку. Там осталась Светка, она тоже хочет есть. Я даже почувствовал, как эта лепешка, вкусная и мягкая, лежит у меня в животе и мешает думать о другом.