Мальчишка с бастиона
Шрифт:
А Алёнка уже стояла у стола, зачарованная неожиданным обилием игрушек. Колька с сияющими глазами восседал на кровати. Девочка смотрела то на игрушки, то на юного артиллериста, и ей хотелось сделать что-то очень приятное ему. Но что - она и сама не знала.
Антонина Саввишна подошла к дочери.
– Ну, чего ж не поблагодаришь Николку? Поди, поцелуй за подарки-то.
Голубоглазка зарделась, подошла к мальчику и неуклюже поцеловала его прямо в смешной вздёрнутый нос. Потом она быстро собрала игрушки и перенесла их на сундук, в
Алёнка, присев на корточки, расставляла самоделки на полукруглой крышке сундука.
Она то и дело возбуждённо восклицала: «Ой, как хорошо!.. А это петух!.. Лисанька какая!..»
Довольный Колька стоял рядом.
Антонина Саввишна расстелила скатерть, выставила деревянные чарки, и взрослые уселись за стол.
– Алёнка, - громко сказала крёстная, - бери своего гостя, и к столу. Начинать пора!
Федот деловито разливал из своего шкалика спиртное, приговаривая при этом:
– Артиллеристу положено - нальём, ну а виновнице, - он взглянул на мать, - самую малость для запаху. Идёт?
Антонина Саввишна кивнула, и крёстная, подняв чарку, торжественно произнесла:
– За здравие Алёнки нашей! Дай бог ей здоровья побольше, горестей поменьше.
Аминь!
Выпили. Колька чуть было не скривился от горечи, но сдержался. Он никогда раньше не пил ничего спиртного. Неожиданно мальчишка почувствовал себя совершенно взрослым. «Ведь и они так считают, верно, раз налили», - подумал он. И, припомнив, как это делают матросы, деловито крякнул. К его удивлению, ни Федот, ни Саввишна не подняли головы на этот совсем «взрослый» звук. Федот в это время с жадностью уплетал капусту, выставленную Саввишной, а та подрезала круглого чёрного хлеба. И лишь Алёнка с уважением поглядывала на мальчугана.
«Пир» продолжался. Выпив ещё по чарке, взрослые разговорились, как обычно, забыв о маленькой виновнице торжества. Саввишна поставила ещё одну свечу.
Федот, облокотившись на стол, рассуждал, покручивая свои обвислые усы:
– Вот, скажем, ежели бы сейчас не июнь месяц, а январь, февраль, как мерекуешь, крёстная, пошёл бы хранцуз на приступ? Молчишь. А я тебе, как военный человек, говорю: не пошёл бы! Не веришь? Вот те Николка тож подтвердить может. Потому как силёнок-то у него теперича, чтоб с нами да ещё с зимушкой справиться…
– У нас тож небогато, - насупившись, проговорила крёстная.
– А подкреплений, видать, до второго пришествия не будет!
– Во-во, - продолжил свою мысль Федот, - почему я и говорю: было б дело в зиму - не жди штурма, а нонче так и гляди - полезут.
– Вода близко, да ходить склизко, - буркнула крёстная, а потом добавила, вздохнув: - Больно много военноначальников в домовину сошло, а уж солдатиков да матросиков… - она махнула рукой, - после войны ещё год считать будут по всей Расее.
– Вчерась хотела в свой гошпиталь сходить, - вступила в разговор Саввишна, - да слаба я ещё…
– Отдохни, отдохни, мать, - закачала
– Она кивнула Федоту: - Наливай, солдатик, не часто приходится бражничать!..
Федот разлил водку по чаркам, но выпить они не успели - раздался стук в дверь.
– Входите, - крикнула Саввишна с места, - не заперто!
Скрипнула дверь, и на пороге появился какой-то мужчина. Антонина Саввишна с секунду всматривалась в лицо и вдруг радостно проговорила, поднимаясь со скамьи:
– Николай Иваныч!
Мужчина заметно смутился, он не ожидал увидеть здесь столько народу, и шутливо заговорил:
– Дай, думаю, загляну, как там моя сестра милосердия, выздоравливает ли? А она, гляди-ка, уже в стаканчик заглядывает! Ну, здравствуй, Антонина Саввишна!
– Здравствуйте, Николай Иваныч! Садитесь, вот сюда, пожалуйста. Это у моей Алёнки нонче именинный день…
– A-а, поздравляю! Знал бы - подарок припас, - сказал он, целуя девочку в щёку.
– А это кто же будет?
– Николай Иванович указал на Кольку.
– Николка, - ответил парнишка.
– А полностью?
– мужчина протянул мальчишке крепкую волосатую руку.
– Пищенко Николай, ваше благородие. Бонбардир при мортирах на редуте Шварца.
– Ясно. А меня… Пирогов Николай Иванович, профессор хирургии петербургской военно-медицинской академии.
Николка, немного ошарашенный, глядел на хирурга. Во-первых, перед ним стоял сам чудодей, о котором ходили легенды одна фантастичнее другой. Во-вторых, мальчишка испугался, что врач припомнит, как выгнал его из госпиталя.
Пирогов по очереди поздоровался со всеми за руку и присел к столу.
– Пригубьте с нами, Николай Иваныч, - поднесла стопку водки Саввишна.
Профессор не стал отказываться.
– Это можно. Благодарствую.
С минуту сидели молча, занятые немудрящей закуской. Потом возница, разгорячённый спиртным, сказал, видно, давно накипевшее в груди:
– Эх-ма, жисть наша радуга!..
– Ты это о чём, Федот?
– строго посмотрела на него Саввишна.
– А то, мать, что кипение происходит у меня вот тут, - он ткнул себя в сердце, - разбередили душу окаянные.
– Так на то оне и иноземцы, - рассудительно сказала крёстная.
– Да не о супротивнике нашем речь веду, - разгорячился Федот, - а об их благородии поручике Жир-мундском…
И возница рассказал, как Жирмундский, офицер с четвёртого бастиона, надавал ему пощёчин за то, что лошади не так быстро оборачивались от бастиона до пристани, как их благородие рассчитывали. «А что возьмёшь с них, с бессловесных! До тридцати ходок в день делают! Тут не то, что лошадь, человек не выдюжит».
Пирогов вздохнул.