Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки
Шрифт:
Понятно, в этом случае он и защитить-то меня не мог!
И что теперь делать? Продолжать себя вести как ни в чем не бывало? Нет. Не пойдет. Я должна зацепить его как-то еще. Чтоб он и думать забыл о своей страшной невесте! Чтоб уяснил, что счастье случается раз в жизни и разбрасываться им нельзя. А его счастье – это я.
Но я сегодня предстала перед ним в такой двусмысленной ситуации.
Понятно, он не поверил Рыкову. Дурак он, что ли? Поэтому я должна изобразить из себя оскорбленную невинность. Причем дважды оскорбленную. Первый раз – Рыковым, второй раз – Боковым. Его невниманием и недоверием.
А
Да, так и скажу: мой позор – это мой позор. Прощай, Антоша, я тебя недостойна.
Как он в этой ситуации поступит?
Да почувствует себя последним подлецом! А если я еще немножко порыдаю, с ломанием пальцев и подергиванием век. То есть невинная чистая девочка, поруганная развратником, настолько убита произошедшим, что не может смотреть людям в глаза и готова с горя выброситься с ледокола прямо под километровый лед, чтоб навсегда смыть позор черной водой Ледовитого океана, оставшись в его бездне навеки.
Можно еще сказать, что я решила уйти в монастырь. Чтобы смирить собственную плоть, которая, по воле природы, возбуждает всех и каждого. Разве я в этом виновата? Истинная красота потому всегда и несчастна, что слишком много охотников ею воспользоваться.
Ладно, слова найдутся. Сейчас главное – постараться как можно дольше не попадаться Бокову на глаза. Пусть подергается: где я да что со мной? Ни на стуки в дверь, ни на голос отзываться не стану. Запрусь, заложу в уши беруши, хорошо, с самолета прихватить догадалась, высплюсь как следует, а завтра с ранья поищу Павлика. А Боков пусть ищет меня. И мучается своей глупостью.
Так я и поступила, предварительно зарулив в бар и быстренько выпив сто граммов коньяку. Для моего организма сей напиток – лучшее снотворное. Пяти капель достаточно, чтоб я начала зевать, но для верности, вдруг нехватка кислорода как-нибудь воспрепятствует, я усугубила.
Проснулась я оттого, что мое тело мелко и предметно дрожало. Сразу все, включая руки-ноги-голову-внутренности-ум. Дрожь была совершенно незнакомой, непонятной и страшной. Будто внутрь меня впендюрили миксер и запустили на максимальное число оборотов. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была чудовищной: это предсмертные конвульсии. Холод, голод, нехватка кислорода, пережитый стресс – вот результат.
Надо позвать на помощь! Тут же есть врач? Конечно, есть, капитан хвастался! Но сама в таком состоянии я не дойду. Просить Антона? Бухнуть чем-нибудь в стенку, чтоб проснулся и спас?
Я приподнялась на кровати, неожиданно ощутив свое дрожащее тело совершенно послушным, оперлась для верности о столик и почувствовала, что конвульсии терзают не только меня, но и привинченную к полу столешницу. И стенку. И закрепленную в металлических щупальцах бутылку с минералкой. Все вокруг мелко и жутко тряслось, будто заходилось в нестерпимом ознобе.
Вторая мысль, посетившая мою просвещенную голову, оказалась леденяще-ясной: в Арктике началась та самая подледная война. Произошел первый обмен торпедными залпами, и это – отголоски
Мигом натянув Adidas, сунув ноги в незашнурованные кроссовки, я сорвала со стены спасательный жилет, сунула руки в оранжевые проймы и выскочила наружу.
В нашем коридорчике было мертвенно-тихо, и я понеслась наверх.
У перил верхней палубы пришлось остановиться, чтоб решить, куда бежать дальше. Я обозрела пустое пространство чистого серого пола, повернула голову в море и.
Вокруг, насколько хватало глаз, лежала светло-сиреневая снежная пустыня. Откуда-то из-под низких пухлых облаков пробивались лучики оранжевого солнца, зажигая радужным многоцветьем верхушки каких-то снежных барханов, высвечивая молочные округлости и темно-синие впадины непонятного космического рельефа. Невдалеке – протяни руку, можно погладить – громоздилась правильной формы блестящая пирамида, отражающая сиреневый свет пустыни серебряными зеркалами величественных граней.
От масштабности и потусторонности открывшегося пейзажа у меня перехватило дыхание: вдруг показалось, что среди этого дико-прекрасного безмолвия я осталась совершенно одна. На всей земле и во всей Вселенной. Не успев осознать этой мысли, захлебнувшись мгновенным ужасом ее стылой жути, я лишь тихонечко пискнула «мама», но в этот миг самое низкое и большое облако зацепилось за острую верхушку пирамиды, дернулось, пытаясь высвободиться, и тут же замерло, видно, осознав тщетность усилий.
Глубокая дырка, образовавшаяся на том месте неба, куда стремилось облако, жадно расширилась, поголубела, и в самый ее центр вдруг мощным огненным шаром влетело солнце! Остановилось, словно примериваясь к разверзшейся внизу белой мертвой бездне, и одним точным движением запустило в нее миллиарды тонких слепящих лучей.
Огонь, который вспыхнул одновременно со всех сторон, был нестерпимо ярок и горяч. Я будто оказалась в центре вселенского костра, жадно пожирающего воздух, небеса, землю, ледокол. Ярчайшие зеленые вспышки сменялись лазурными, малиновыми, фиолетовыми. Языки цветного пламени слизывали друг друга, возрождаясь и возгораясь вновь, салюты белых горячих искр вметывались вверх, стукались о высоченную притолоку небосклона и осыпались вниз сверкающим горячим дождем.
– Дашенька, немедленно наденьте очки! – услыхала я близкий голос. – Вы ослепнете!
Я повернула голову на звук и в самом деле ничего не увидела – расплывчатое темное пятно.
– Уже… – растерянно произнесли мои губы.
– Ну, нельзя же так! – Голос у капитана – я его тут же узнала – был очень недовольным. – Разве вас не предупредили? – Он подцепил меня под руку и куда-то поволок.
– Нет. А кто должен был? – еще не осознав собственного несчастья, поинтересовалась я.
– Ох, господи, я же совсем из виду упустил! – послышался звонкий шлепок – видно, капитан треснул себя по забывчивому лобешнику. – Вы же инструктаж не проходили! Все, быстро в госпиталь! Сейчас доктор глазки закапает, с компрессиком полежите полчасика, и все пройдет! Завтра на полюсе будете как новенькая!