Маленькая принцесса

Бернетт Фрэнсис Ходжсон

— Если ты найдешь ту девочку, передай от нас привет, — крикнул Гай Кларенс, прыгая на резиновом коврике.

Потом все ушли и закрыли дверь.

— Видела? — спросила Дженет Нору. — Ненищая проходила мимо, мокрая такая, замерзшая… Она смотрела на нас. Мама говорит, у нее такие платья, словно их подарила богатая девочка, когда из них выросла. Эти, из школы, вечно ее гоняют в самую жуткую погоду.

Сара перешла площадь и, едва волоча ноги, приблизилась к школе мисс Минчин.

«Интересно, — думала она, — какую девочку он ищет…»

И она спустилась вниз, с трудом неся корзину, тогда как отец Большого Семейства быстро ехал на

вокзал, чтобы направиться в Россию и там, изо всех сил, искать пропавшую дочь капитана Кру.

Глава XIV. ЧТО ВИДЕЛ И СЛЫШАЛ МЕЛЬХИСЕДЕК

В тот же день, поближе к вечеру, когда Сара ходила за покупками, на чердаке творились странные вещи. Видел их и слышал один Мельхиседек, но так растерялся и встревожился, что юркнул в норку и, ведь дрожа, украдкой выглядывал оттуда, осторожно наблюдая за событиями.

Сара ушла рано утром, и с тех пор на чердаке было очень тихо. Правда, пошел дождь, застучал по черепице, Мельхиседек совсем затосковал, а когда дождь кончился и воцарилась полная тишина, решил выйти на разведку, хотя знал по опыту, что Сара уходит надолго. Он все обошел и обнюхал, обнаружив совершенно неожиданно крошку от последней своей еды, когда внимание его привлекли какие-то звуки на крыше. Сердце у него забилось, он прислушался. Кто-то шел по черепице, к оконцу, которое было почему-то открыто. В него с осторожностью и любопытством заглянуло смуглое лицо, за ним — обычное. Незнакомцы явно собирались влезть в окно. Один из них был Рам Дасс, другой — секретарь Кэррисфорда, но Мельхиседек, естественно, этого не знал. Знал он одно: какие-то люди врываются в частные владения; а поскольку один из них, смуглый, двигался ловко и легко, словно кошка, Мельхиседек повернулся к нему хвостом и быстро убежал к себе. Он испугался до смерти. С Сарой он утратил былую робость, зная, что она бросит разве что хлеба и никогда не кричит, только ласково, тихо посвистывает; но оставаться рядом с незнакомыми он боялся и залег у самого выхода из норки, выглядывая из щели испуганными, блестящими глазками. Я не могу сказать вам, что он понял; но если он понял все, он удивился.

Молодой, белокурый секретарь влез в окошко так же бесшумно, как Рам Дасс, и еще заметил кончик Мельхиседекова хвоста.

— Это что, крыса? — тихо спросил он слугу. — Их тут много?

— Да, сахиб, — шепотом ответил тот.

— Фу! — не сдержался секретарь. — Как она их не боится?

Рам Дасс почтительно улыбнулся. Он слыл знатоком Сариных привычек, хотя говорил с ней один только раз.

— Она со всеми дружит, сахиб, — отвечал он. — Она не такая, как другие дети. Я ее часто вижу, она меня — нет. Я подхожу по ночам к окошку, смотрю, не случилось ли с ней чего. И от себя смотрю, незаметно. Она стоит на столе, глядит в небо, словно оно говорит с ней. Воробьи приходят на ее зов. Крысу она приручила. Бедная служаночка ходит к ней за утешением. И маленькая девочка тайно ходит, и еще одна, побольше, та ее просто обожает и готова слушать вечно. Все это я видел. Хозяйка, очень плохая женщина, обращается с ней как с парией, но она ведет себя так, словно

она — царской крови!

— Ты много знаешь о ней, — сказал секретарь.

— Я слежу за ней все время, — ответил Рам Дасс. — Я знаю, когда она уходит и приходит, горюет и радуется, голодает и холодает. Знаю, когда она сидит до ночи, учится, и когда друзья приходят к ней, а она оживает, тихо смеется с ними — дети ведь бывают счастливы и в бедности. Я бы знал, если бы она захворала, и пришел бы ухаживать за ней.

— Ты уверен, что кроме нее сюда никто не придет, и сама она сейчас не вернется? — спросил секретарь. — Она бы нас испугалась, и замысел сахиба не удался бы.

Рам Дасс беззвучно подошел к двери, постоял и послушал.

— Сюда никто не ходит днем, — сказал он. — Она взяла корзинку, значит — ушла надолго. Если я буду стоять у двери, я услышу шаги еще до последнего пролета.

Секретарь вынул из кармана карандаш и записную книжку.

— Хорошо, — сказал он, — слушай. — И стал очень тихо обходить убогую комнату, время от времени что-то записывая.

Сперва он подошел к кровати, потрогал тюфяк и даже вскрикнул.

— Твердый, как камень, — сказал он. — Заменим, когда ее долго не будет. Сегодня ночью не получится.

Он поднял покрывало и ощупал подушку.

— Одеяло еле живое, простыни рваные, — определил он. — Как можно ребенку спать на такой постели, да еще в доме, который кичится своей респектабельностью! Камин не топили давно.

— Ни разу его не топили, — сказал Рам Дасс.

— Хозяйка не помнит, что кому-то кроме нее бывает холодно.

Секретарь быстро записал. Потом оторвал листок и положил в нагрудный карман.

— Странно мы действуем, — заметил он. — Кто это все придумал?

Рам Дасс почтительно и скромно улыбнулся.

— По правде, сахиб, — отвечал он, — это придумал я. Так, в голову пришло. Я ведь эту девочку очень люблю, мы с ней оба одинокие. Как-то я слушал, что она рассказывает подружке про свои мечты. Взгрустнулось мне, я сел у окошка — и слушаю. А она говорит, какой бы стала эта комната, если ее украсить. Прямо как будто все видит, и согрелась, и развеселилась! А на другой день сахиб был совсем плох, вот я и решил его развлечь. Думал — одни мечты, а ему понравилось. Он вообще любит про нее слушать. Стал он меня расспрашивать и в конце концов решил, что это все должно исполниться.

— Ты думаешь, — спросил секретарь, — мы ее не разбудим? — но видно было, что он увлечен не меньше своего хозяина.

— Я ступаю тихо как кошка, — заверил Рам Дасс. — Сколько раз я сюда ни войди, она и не повернется в постели. Пусть мне дают вещи из нашего оконца. Когда она проснется, она подумает, что тут побывал волшебник.

Он улыбнулся, словно сердце под белой одеждой согрели эти мысли, и секретарь улыбнулся ему в ответ.

— Прямо как «Тысяча и одна ночь», — сказал он. — Только восточный человек мог это выдумать. Лондонский туман не располагает к таким замыслам.

К великому счастью Мельхиседека, вскоре они ушли — понимал он их, или нет, но явно опасался. Секретарю, видимо, было важно все — он записал и про пол, и про стол, и про камин, и про табуретку, и даже про стены. Их он ощупал и обрадовался, обнаружив немало гвоздей.

— Вот на них мы все и повесим, — сказал он.

Рам Дасс загадочно улыбнулся.

— Вчера, когда ее не было, — сказал он, — я принес хорошие, острые гвозди, которые сами входят в стену. Я их воткнул то там, то сям. Это они и есть.