Маленькая принцесса
Шрифт:
— Если бы Сара была мальчиком и жила лет триста назад, — говорил ее отец, — она ездила бы по всей стране с обнаженным мечом, спасая и защищая униженных, несчастных. Она видеть равнодушно не может, что кому-то плохо.
Словом, Саре понравилась неповоротливая мисс Синджон и она поглядывала на нее все утро. Заниматься этой девочке было трудно, и уж кому-кому, но ей не грозило стать первой ученицей. Больно было слушать, как она учит французский. От ее произношения улыбался против воли мсье Дюфарж, а Лавиния, Джесси и более удачливые девочки с презрением глядели на нее. Но Сара не смеялась. Она делала вид, что
5
Хлеб (фр.). Произносится примерно: «лё пэн» (пишем «н», потому что в нынешнем русском языке нет носовых гласных.
— Что тут смешного? — тихо говорила она, склонившись над книгой. — Зачем они хихикают?
Когда уроки кончились и ученицы сбились в стайки, Сара нашла мисс Синджон, которая грустно сидела на подоконнике, и заговорила с ней. Говорила она только то, что говорят девочки, знакомясь, но так приветливо, что это неизменно всех подкупало.
— Как тебя зовут? — спросила она.
Мисс Синджон очень удивилась. Не забудьте, что о новеньких знают мало, но об этой вчера толковали до ночи. Много ли учениц, у которых есть экипаж, и пони, и горничная, да еще сами они — из Индии?
— Эрменгарда Синджон, — ответила она.
— А я Сара Кру, — сказала Сара. — Какое у тебя красивое имя! Прямо из сказки.
— Тебе нравится? — обрадовалась Эрменгарда. — А мне нравится твое.
Самой тяжкой бедой мисс Синджон был очень умный отец. Он знал все на свете, говорил на семи-восьми языках, помнил наизусть тысячи книг и мечтал, чтобы она хотя бы знала то, что написано в учебниках, а лучше бы — еще помнила что-нибудь из истории и писала правильно по-французски. Эрменгарда очень огорчала отца. Он понять не мог, как это его дочь так явственно тупа и бесталанна.
«Господи! — часто думал он, глядя на нее. — Она глупа, как тетя Элиза!»
Если эта тетя с трудом запоминала и легко забывала все, что выучит, Эрменгарда и впрямь походила на нее. Она была самой тупой в школе, ничего не попишешь.
— Заставьте ее учиться, — говорил мистер Синджон начальнице.
И бедная толстушка проводила почти все время в слезах. Она забывала все, что выучит, а если помнила — не понимала. Стоит ли удивляться, что она так восхитилась Сарой?
— Ты умеешь говорить по-французски… — почтительно сказала она.
Сара села на большой, широкий подоконник и, поджав ноги, обхватила руками колени.
— Да, умею, — сказала она. — Я ведь всю жизнь его слышу. И ты бы умела, если бы слышала.
— Ой, нет! — воскликнула Эрменгарда. — Никогда бы не смогла!
— Почему?
Эрменгарда затрясла головой, а заодно — и косичкой.
— Ты же слышала, — сказала она. — Так всегда. Я не могу говорить их слова. Они такие странные!
Она умолкла и благоговейно прибавила:
— Ты умная, да?
Сара глядела в окно на грязный сквер, где по мокрым железным решеткам и по мокрым веткам деревьев прыгали, чирикая, воробьи; и ответила не сразу.
— Не знаю, — ответила она и, увидев, как омрачилось круглое личико, засмеялась и заговорила о другом.
— Хочешь ты видеть Эмили? — спросила она.
— А кто это? — спросила Эрменгарда, как когда-то мисс Минчин.
— Пойдем, посмотрим, — сказала Сара, протянув ей руку.
Они спрыгнули с подоконника и пошли наверх.
— А у тебя, — шепнула Эрменгарда, когда они шли через вестибюль, — у тебя правда есть своя гостиная?
— Правда, — ответила Сара. — Папа попросил мисс Минчин, потому что… ну, потому, что я выдумываю всякие истории и должна быть одна. Иначе ничего не выходит.
Они дошли до коридора, который вел в Сарины комнаты, но тут Эрменгарда остановилась, едва дыша.
— Выдумываешь? — проговорила она. — Ты и это умеешь?
Сара удивленно взглянула на нее.
— Что ж тут такого? — спросила она. — А ты не пробовала? — и, не дожидаясь ответа, взяла ее за руку. — Идем потише, — шепнула она, — я открою дверь сразу, может и застану ее врасплох…
Она улыбалась, но глаза ее светились надеждой, и у Эрменгарды захватило дух, хотя она и понятия не имела, кого они застанут. Она знала одно: ее ждет что-то волшебное и чудесное. Дрожа от ожидания, они миновали на цыпочках коридор, потом Сара тихо повернула ручку, открыла дверь — и они увидели красивую, прибранную комнату, огонь в камине и немыслимо красивую куклу, которая сидела в кресле и держала книгу.
— Ах, успела сесть! — воскликнула Сара. — Так они всегда. Быстрые, как молния.
Эрменгарда посмотрела на куклу, а потом — на Сару:
— Она умеет ходить? — едва проговорила она.
— Да, — ответила Сара. — Наверное, умеет. Во всяком случае, я представляю, что в это верю. Тогда я и впрямь верю. Ты никогда ничего не выдумываешь?
— Нет, — сказала Эрменгарда. — Расскажи мне, пожалуйста.
Странная новая подруга так зачаровала ее, что она смотрела только на нее, хотя такой замечательной куклы в жизни своей не видела.
— Сядем, — сказала Сара, — и я тебе расскажу. Это очень легко, начнешь — не остановишься. Выдумываешь и выдумываешь. Так интересно! И ты послушай, Эмили. Вот Эрменгарда Синджон. Эрменгарда, это — Эмили. Хочешь ее подержать?
— А можно? — спросила Эрменгарда. — Нет, правда, можно? Какая красивая… — и она взяла куклу на руки.
За всю свою скучную, короткую жизнь мисс Синджон ни разу и не мечтала о таком часе, какой провела она со странной девочкой, пока не раздался звонок ко второму завтраку.
Сара сидела на ковре и рассказывала удивительные вещи. Зеленые глаза сияли, щеки горели. Она говорила о своем путешествии, и об Индии, но больше всего пленили гостью ее фантазии о ходячих, говорящих куклах, которые делают, что хотят, когда нет людей, но хранят свою тайну и потому «быстро как молния» возвращаются на место..
— Мы бы так не могли, — серьезно объяснила Сара. — Это волшебство.
Когда она рассказывала, как искала Эмили, лицо у нее вдруг изменилось, словно облака погасили его сияние. Она вздохнула так странно, словно всхлипнула, потом сжала губы. Эрменгарде показалось, что, будь она обычной девочкой, она бы заплакала; но она сидела тихо.