Маленькая торговка прозой
Шрифт:
– Носки, господин Малоссен, не забудьте про носки... всегда особенно внимательно выбирайте белье, оно, как и костюм, должно сидеть, как вторая кожа. Не так ли, дорогая?
Я утверждаю во всеуслышание: кто никогда не стоял в трусах перед своим издателем, под обжигающим взглядом Витторио Де Сика, пока экс-министр внутренних дел вертится вокруг, слегка повизгивая, тому неведом настоящий стыд.
В итоге они пошили мне три тройки из тончайшего материала, добытого из неизвестно каких закромов, и, само собой разумеется, того качества, которое Гэтсби [18] никогда не смог бы себе позволить. (Бенжамен
18
Гэтсби, персонаж романа Ф. С. Фицджеральда «Великий Гэтсби», сын нищего крестьянина, ставший к тридцати двум годам миллионером.
– Да, вы должны их носить, господин Малоссен, привыкайте к своей новой оболочке, я не хочу чтобы сложилось впечатление, будто ваш костюм писателя с чужого плеча. Бестселлер – тот же костюм, его надо уметь носить.
– А ничего прикид, братишка Бенжамен!
– Ты тоже хочешь прикарманить Бельвиль?
– И не ходи под карнизами, Бен, если голуби постараются, никакая химчистка не поможет.
– Это точно.
И вот этот безмозглый Нурдин, приставленный Длинным Мосси и Симоном-Арабом, таскается теперь за мной повсюду с раскрытым зонтом, чтобы голуби чего не испортили ненароком.
И завертелось.
Стоит только покинуть пределы Бельвиля, два шага в сторону от бульвара Ришар-Ленуар, и Париж уже мельтешит афишами: ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ – вот такими буквищами. ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ – и ни слова объяснения. Тактика ясна: пробудить в обществе любопытство. Артподготовка перед моим персональным наступлением. «Раздражение рефлекса на понятие», «промывание мозгов горожанам»... Два-три раза в неделю – брифинги на эту тему в издательстве «Тальон». Полдюжины рекламных агентов принялись за свое дело: загар – как только что с сафари словоохотливые и в то же время лаконичные, они разворачивают свои схемы на столе переговоров, свистопляска разъясняющих указок и категоричных маркеров, выражение лиц – как у индейцев племени Сиу, отрывших свои томагавки, готовясь к самому длинному дню в своей жизни. Они выставляют напоказ первые снимки Клары, на которых она запечатлела мой взгляд, – Ж. Л. В., сметающий все на своем пути к заветному миллиарду экземпляров. Они объявляют:
– Посмотрите, что мы вам предлагаем: этот безостановочно нагнетаемый ритм, смена лозунга и взгляда, видите? ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ... и взгляд. Захватывающе, правда?
– Вот бы мне такой взгляд, как у него...
Эти хлыщи искоса поглядывают на меня, вежливо улыбаясь, так сказать, дают понять, кто здесь кто. Дело в том, что я присутствую на этих сборищах не в качестве Ж. Л. В., но в своем обычном малоссеновском амплуа. Никто из них не признал во мне главного героя, и это очень веселит Луссу.
– Чтобы иметь взгляд Ж. Л. В., нужно знать, чего хочешь, а не платить по просроченным счетам сомнения, как ты, дурачина.
Я отвечал ему той же улыбкой. Есть в жизни моменты, когда больше ничего не требуется, – только молчаливое взаимопонимание друзей и все...
Клара теперь не расставалась со своим фотоаппаратом. У нее получались замечательные фотографии, рекламные снимки Ж. Л. В., которые я сбывал по баснословным ценам (кубышка маленького
– В тебе пропадает великий актер, Бенжамен!
Она забавлялась, она играла, моя Кларинетта. И все же она вспоминала о Сент-Ивере (я слышал, как иногда, вечерами, она плакала, пока я разучивал свои тексты в столовой, рядом с уснувшими детьми). Однако комиссар Кудрие настоял на том, чтобы на похороны Сент-Ивера она поехала одна. Он пришел за ней, посадил ее в служебную машину, ту самую, которая обогнала нас по дороге в тюрьму в день свадьбы, он же привез ее обратно домой. Он был, что называется, «мил», Clara dixit [19] . Он был так же мил и по отношению ко мне, когда прижал меня дверью, выходя, и шепнул на ухо:
19
Сказала Клара (лат.).
– Не забудьте, Малоссен, держитесь подальше от моего расследования, займите себя и всю семью, иначе...
Когда дверь закрылась, Клара сказала:
– Назначили нового директора тюрьмы. Это молодой человек, он собирается продолжить дело Кларанса.
Я перевел разговор на другое:
– Рекламщикам понравились фотографии, говорят, что ничего подобного они раньше не видели.
Тереза всего один раз вмешалась в эту историю, в тот день, когда меня короновали «Конкордом».
– Мне не нравится эта прическа, Бенжамен, у тебя из-за этого какой-то дьявольский вид. Это не ты, и это нехорошо.
Фотографии и лозунги сыпали чересполосицей по улицам Парижа. ЧЕЛОВЕК: мой уоллстритский лоб. УВЕРЕННОСТЬ: мой платиновый оскал. ТВОРЕНИЕ: вольфрамовый взгляд. И куда ни посмотри: ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ. Между фотографиями и лозунгами – никакой связи, это очевидно, но плакаты постоянно накапливались, приближаясь друг к другу, наталкивая на мысль, что они могут быть частью одной головоломки, что скоро появится все лицо целиком, и, слово к слову, составится абсолютная истина.
Общество бурлило от нетерпения.
– Если я тебя спрошу: «Какое ваше главное качество, Ж. Л. В.?», что ты мне ответишь?
– «Действовать!»
– Очень хорошо. «А ваш главный недостаток?»
– «У меня нет недостатков».
– Да нет же, Бенжамен. Ты должен отвечать: «Я не во всем преуспел».
– Ладно: «Я не во всем преуспел».
– «У вас были провалы?»
– «Иногда я проигрывал, но извлекал из своих поражений уроки, которые в конечном счете ведут к победе».
– Молодец, Бенжамен, вот видишь, получается!
Жереми повторял со мной мои предстоящие интервью. Полсотни страниц вопросника, составленного Шаботтом, нужно было заглотить весь целиком, чтобы выдавать потом с непринужденностью хищника, поджидающего свою жертву. «Главное, чтобы у них не сложилось впечатление, что вы думаете над ответом, господин Малоссен. Уверенность должна бить ключом из Ж. Л. В., как источник благосостояния».
Жереми мчал из лицея на всех парах, и вместо того чтобы, как положено, показывать мне дневник, он искал меня повсюду и доставал даже в сортире.