Маленькая ведьма
Шрифт:
– Это не считая дублета и бумаг. Только - я от своей доли в них отказываюсь, уж не взыщи. Слишком приметные.
– Зугги пожал плечами, закончив свою работу, и с облегчением вздохнул.
Протянув руку, Линн подняла с холстины красивый, выбросивший вдруг в солнечном луче сноп разноцветных искр венец белого золота. Отряхнула пару прилипших крошек, протёрла рукавом и полюбовалась на изделие неведомых мастеров, пристально разглядывая прихотливо вьющйся по ободу узор. Никогда не виданные звери, искусно вплетённые в растительно-древесный орнамент, жили своей, воплощённой в металле, таинственной и непонятной жизнью. А большой камень,
– Послушай, Зугги, да люди ли сделали его?
– усомнилась она.
Кузнец повертел в пальцах подвеску, разглядывая работу и оценивая качество камней в висюльках. Он потёр лоб, припоминая что-то, пробормотал про себя несколько слов. Поцокал, качая головой.
– Колье - вот как эта штука называется. Я ведь когда-то неплохим ювелиром был, прежде чем взялся не подумавши за один заказ, что не стоило бы… Да, ты права, Линн - работа не человеческих мастеров. Но и не эльфов - уж руку тех я знаю, немало их через мой осмотр прошло. Однако, и не гномы - те в таком стиле никогда не делают, даже на заказ.
Затем он взял у девчонки обруч, пристально осмотрел его. Он негромко охнул, и по лицу его разлилась бледность.
– Что?
– всполошилась Линн, и почувствовшая волнение хозяйки дрорда на плече завозилась во сне.
Цветом лица более похожий на рыхлый, талый весенний снег, Зугги уронил украшения на холстину, взирая на них с почтением и острасткой.
– Что же мы наделали… Это же парадные драгоценности Морских Ярлов…
"Что наделали, что наделали!" - мысленно передразнила его вовсе не проникшаяся важностью ситуации Линн. Ну подумаешь, попёрли старинную драгоценную безделушку, предназначенную тешить взор жирного купца или бледного от осознания собственного величия вельможи и обречённую лежать на бархате во тьме сейфа, ибо даже одна только мысль о том, чтобы надеть эту парочку - дублет, казалась нелепой и кощунственной.
Она легкомысленно фыркнула, ухватила венец. Повертела в руках, инстинктивно угадав уже зарождающимся женским чутьём, где тут что к чему - и надела холодный металл на свою голову.
– Ну что, идёт мне?
– с беззаботной усмешкой спросила она, ибо надетый в волосы обруч оказался как раз впору - словно на неё сделан.
Затем она пристальнее рассмотрела это так называемое колье, и сожаление царапнуло её сердце - не для неё сделана эта обалденно красивая штучка! И всё же в несколько сетангов разобралась с застёжкой, надела на шею прямо поверх своих лохмотьев - и защёлкнула.
Солнечный свет померк, сделавшись серым, призрачным и ощутимо вязким. Деревья окрест, да и застывший столбом Зугги тоже оказались словно выточенными из полупрозрачного материала. Почему-то Линн была уверена - что из цельных кристаллов соли. Зато прояснилось далеко вокруг. И девчонка видела так же ясно, как и осознавала, что этого попросту не может быть - и белые барашки волн далеко в океане, и лениво двигающийся под грязно-белыми парусами грузный купеческий корабль. И полуразрушенные башни некогда могучего форта, охранявшего вход в бухту, по берегам которой раскинулся красивый цветущий город.
Чайка, выловив из волны неосторожно отделившуюся от стаи рыбёшку, приветливо квирркнула Линн на лету, покачивая белыми с чёрными кончиками длинными крыльями. И гордый альбатрос, нежащийся в воздушных потоках в невообразимой высоте неба, жадно прислушался, восторженно внимая
– Нет!
– жадно вдыхая показавшийся столь сладостным и живительным воздух, Линн только усилием воли вернула себя к реальности.
Вокруг было всё по-прежнему. Только кузнец взирал на неё с неописуемой смесью ужаса и восторга, да пробудившаяся ото сна Синди ласково и подхалимски тёрлась о щёку. Деревья и трава вновь были вещественными, своих природных цветов и консистенции - только Линн уже знала, что это только на первый взгляд. Стоило чуть расслабиться, поплыть по течению переполнявшей её неслышной, но такой ощущаемой песни - как зрение чуть раздвоилось. И сквозь слой иллюзий вновь просвечивала солёная и полная прохладного вольного ветра безбрежная реальность.
– Ну ты даёшь!… - только и выдохнул Зугги.
– А то!
– горделиво и невпопад ответила Линн непослушными губами.
Она скинула обруч, кое-как отщёлкнула застёжку и присоединила колье к её лежащей на холстине паре.
– Опасная штучка - ох, опасная… - она только сейчас задрожала, и запоздалый испуг, что собственное нахальство и дерзость могли запросто сотворить с ней незнамо что, только сейчас пробежался мурашами по спине и ниже.
Реальность вокруг снова эдак нехорошо дрогнула, покачнулась. Но Линн, зажмурив глаза, отчаянно затрясла головой, и остатки наваждения солёными морскими брызгами разлетелись вокруг. Осторожно приоткрыв веки, она опасливо стрельнула взором туда-сюда. Вроде бы всё в порядке, как и прежде. И, уже немного успокоившись, отчаянная девушка глубоко вздохнула и прислушалась к себе.
Где-то в глубине весёлым ручейком журчала радость познания неведомого, а в ушах неслышно то ли гремел неумолчный рёв океанского прибоя, то ли свистел яростный шторм. И на это всё её существо откликалось весёлой нетерпеливой дрожью. Линн даже поймала себя на желании пробежаться по макушкам пенистых волн наперегонки с солёным ветром - да так, чтобы его яростные порывы заласкали кожу до холодного онемения.
Она снова взяла голову в ладошки и отчаянно затрясла. Затем даже вскочила на ноги и запрыгала на одной ноге, легонько стукая кулачками по ушам и вытрясая из них остатки песни моря. Она ещё не знала, что это. И хотя догадывалась, и ей даже немного понравилось ощущение свободы и ничем не ограниченных океанских просторов, но - Линн ещё не была готова к такому.
– Ты как - бросаться и кусаться не будешь?
– опасливо спросил явно озадаченный её поведением Зугги, на всякий случай отодвигаясь подальше.
– Нет, не буду, - подумав, ответила вредная девчонка и улыбнулась.
Только тут она обратила внимание, как ластится и льнёт к ней дрорда. С каким вниманием заглядывает в лицо, и какой нежный клёкот срывается из её маленькой пасти. Линн давно заметила, что в отличие от других животных, откликающихся не столько на слова, сколько на интонации голоса, Синди частенько почти явно и дословно понимает её, свою хозяйку. А иногда и соображает даже больше, чем можно выразить словами. И Линн ничуть не удивилась бы, если бы в один прекрасный день дрорда заговорила бы на человечьем языке, проявив наконец свою неуёмную язвительность. А если молчит до сих пор, то вряд ли стесняется - просто-напросто жмотничает, вреднятина…