Маленькая война
Шрифт:
— Мы будем жить при коммунизме… — ахнул Хромой Батор.
А то как же! И песня такая есть. В праздники по радио передают. Я насвистел мотив. Дяденька у двери проснулся и погрозил пальцем.
Хромой Батор продолжал изучать программу строительства коммунизма. Я мог отбарабанить ее с закрытыми глазами. Мне даже снилась магическая цифра — «1980». Цифра эта переливалась всеми цветами и была облеплена не то повидлом, не то сахаром…
Мы с команданте переглянулись: одна и та же мысль посетила наши грешные головы. На вершину коммунизма мы взберемся в тридцать лет…
16:00. Участковый проявляет участие, а команданте шутит
— Пацаны, куда спешим? — окликнул нас, таких чистеньких, Батиста. Лицо его от долгого пребывания в парилке побагровело, белки глаз окровянились. Он распахнул пальто: — Уф-ф! — По усам и вискам струился пот.
Я насторожился, убрал портфель за спину — пистолет был замотан в грязное белье.
— Уф, хорошо! — воскликнул участковый.
Мы согласились. По телу разлилась истома, воздушные пузырьки заполнили каждую клеточку — впору полететь. Не пускала лишь коварная улыбка Батисты.
— Гуляем, пацаны! Воскресенье! Айда, я угощаю…
И, как мы ни упирались, завел нас в буфет при горбане № 1.
Буфет тоже был образцово-показательным. Красный вымпел гордо плыл в табачном дыму над бочками пива и мокрыми головами помытых граждан. «Не курить!», «Да здравствует 45-я годовщина Великого Октября!» — аршинные буквы осеняли чепец с брошью. Буфетчица в чепце с брошью — размалеванная и сдобная — жевала серу, не глядя, наполняла кружки пенистым напитком, одним глазком оценивала сдачу, лениво переругивалась с выпившим клиентом, хихикала в ответ на шутки другого, помоложе, гляделась в зеркальце и сердито доливала пиво после отстоя пены. Все это она делала одновременно! Честное пионерское!
«Штраф три рэ!» — зачитал ближайшую вывеску Хромой Батор и повеселел. Голос его потонул в перезвоне стаканов и кружек — мужики с жаром обсуждали качество пара в парилке. Столики были заляпаны пивом и рыбной чешуей.
Батиста растолкал громкоголосых любителей пива. Его узнавали и давали дорогу. Буфетчица заулыбалась, поправила чепец и брошку.
Столик насухо вытерла невесть откуда взявшаяся пьяненькая старушка.
Себе участковый взял пару кружек пива, нам — по стакану крем-соды и по пирожному в виде корзинки. Мы с команданте ошарашенно переглянулись: участковый милиционер угощает пирожным! Определенно, в этом мире что-то случилось — Уда пошла вспять?
— Не робей, пацаны, — Батиста одним глотком осушил кружку и вытер усы.
Нет, здесь дело нечисто! Уж больно ласково поет наш старинный враг…Я пнул под столиком ногу команданте. Хромой Батор, не поморщившись, ответил тем же. На дворовом языке это означало, что в случае чего крайний должен сдаться в руки милиции, а другой бежать с ценным грузом — я обхватил портфель с пистолетом покрепче.
— Товарищ участковый! — шумели с другого столика. — Просим уважить!
— В другой раз, мужики, — отшутился Батиста и сдвинул лохматые брови. — Пацаны, у меня к
Команданте заранее побледнел — от возмущения. Ясно: сейчас будет вербовать в провокаторы-шпики. Не на тех напал! Мы одновременно отодвинули пирожные-корзинки.
— Вы чего, пацаны? Брезгуете… — огорчился Батиста. Усы повисли. — Ну скажите, чего я вам такого сделал? За уши драл, — извиняйте… Служба! Вы ж тоже не ангелочки…
— Товарищ-щ старш-шина, товарищ-щ старш-шина, — роняя на пол хлопья пены, к столику протиснулся распаренный дядька. — Что ж в-вы в-в одиночестве…
Нас он явно за людей не считал.
— Не видите, гражданин, я говорю тута с человеками, — с железной ноткой ответствовал товарищ старшина.
Дядька исчез. Батиста помолчал, хлебнул пива.
— Сын у меня. Как вы… и росту похожего… На улице пропадает… А в обед пришел в слезах: зачем, грит, батька, тебя Батистою кличут? Шпана вконец задразнила… И впрямь… нехорошая прозвища. Дюже нехорошая. Вроде как и не советская… Время-то какое! Нельзя, пацаны, мне Батистою быть. Что в мире-то деется! Сын ажна в баню со мной не пошел… Он-то за что страдает, пацаны? С такой прозвищой и подыхать тошно!
И этот помирать собрался! Команданте был белее пивной пены. У столика вновь возникла старушка, пьяней прежнего.
— Э, начальник, это тебе с того столика, — прошамкала посудомойка и выставила перед ним две кружки пива. За соседним столиком засмеялись.
— Товарищ старшина, разрешите обратиться, — сказал Хромой Батор. — Зачем колокол без колокольни? Непорядок на вашем участке получается…
Участковый поперхнулся пивом. Старушка постучала начальство по спине.
— А я помню его, колокол-то… — она вытерла тряпкой пролитое пиво. — Как зазвонит вот эдак: бэ-эм-с, бэ-эм-с, — посудомойка отозвалась неожиданным басом, — так душа-то и взыграет! И так хорошо-то, и так-то жить хочется… Господи!..
Старушка заплакала и припала к кружке. Батиста отобрал ее у пьяненькой посудомойки.
— Не верите вы мне, пацаны, — насупился он. Лохматые брови шевели-
лись… — А ить я воевал. видали шрамы в парилке? Ну сами посудите, какой я Батиста? Семья у меня, дети… Работа вредная… Ну хочь как кличьте, хочь по-собачьи, но от Батисты этого избавьте… Прошу!
— Хорошо, товарищ участковый, я постараюсь, — тряхнул чубом команданте.
Эх, видели б пацаны, как плакался нам в телогрейки участковый милиционер! Мы с чувством собственного достоинства доели пирожные и строем покинули образцово-показательный буфет.
— Бэм-с, бэм-с! — загудела вслед добрая старушка.
— Да иди ты в баню! — заорал некто свежепомытый.
— Нехристь! Чтоб тя бомбой разорвало! — живо ответила она.
У крыльца горбани № 1 шептались местные знаменитости — Гриша Гитлер Капут и Примус. Я по привычке прислушался.
— Надо помыться, дорогой, — уговаривал товарища Гриша. — Ты же давно не мылся… Ну узнал, да, узнал?
Примус дернул грязной сивой бородкой.
— Не знаю… Ничего не знаю…
— Видал? Дураки в баню намылились! — со смешком толкнул в бок друга.