Маленькая война
Шрифт:
— Сынок… Ты говоришь как старик. Уезжай!
— Не могу. Я иду в баню. Меня ждет товарищ.
— В баню?! Ты с ума сошел! Я тебя никуда не пущу!
— Если не пустишь, выпрыгну из машины. На ходу. Буду хромым на обе ноги… — сын засмеялся.
Паркет заскрипел. Отец ходил по кабинету взад-вперед.
— Иди, — вздохнул он. — Дай-то бог…
Я пробежал на цыпочках к входной двери, надел сапоги. Хромой Батор вышел в коридор, натянул рваный свитер.
— Ох-ох! Уже поехал, родненький! — захлопотала бабушка. — А пирог-то, пирог!
— Я в баню, дай мыло.
— В каку еще баню? С утра в ванной мылился! — вывернула из платка головку.
— Это не важно, бабушка.
Мы вышли во двор. Шофер «Волги» упал на руль — отсыпался за ночь. Увидев нас, староста Кургузов заволновался в окне, расплющил нос о стекло.
— Где ты был? Мы тебя везде искали! — с удовольствием гаркнул я во все горло.
— Товарищ заболел… Боялся один остаться… Чудной… — уклончиво бормотнул команданте.
Догадываюсь, что «товарищ» — женского рода… Про чердачный разговор, ясное дело, молчок. Не сговариваясь, мы поглядели вверх… Я вздрогнул.
В окне Дома специалистов застыла маска — неживое, белое лицо. Не мигая, Рада смотрела в небо…
— Мамаюкэру, Мамаюкэру, Мамаюкэру, Мамаю!.. — знакомый шкет голосит на весь двор. Сзади плетется на кривых ногах «такса», преданно заглядывает хозяину в рот.
Я спешно докладываю команданте о пользе карбидных гранат, «языке», а также о том, что Зауда готова применить в драке обрез, заряженный дробью.
Команданте молчит, поглаживает подбородок.
Я снова и снова говорю, исходя из последних данных о противнике. На дне портфеля, как у опытного подпольщика, ждет своего часа пистолет-самопал. Страх вытравляют еще большим страхом. Я вдруг обнаруживаю, что не боюсь драки, а жду ее со спокойствием гладиатора.
Карбид можно добыть возле бомбоубежища. Там идет ремонт. Услышав про бомбоубежище, команданте проводит по лицу рукой, будто хочет проснуться.
Во дворе — язык на плечо! — появился связной. С колокольни засекли на том берегу дымок и хлопок в кустах. Зауда сделала пробный выстрел. На мосту уже дважды возникали разведгруппы противника…
Команданте молчит.
Я увожу связного в сторонку и приказываю делать карбидные гранаты. Связной, заложив в рот пальцы, оглушительно свистит… Дребезжат стекла барака. Староста Кургузов приник лысиной к подоконнику — залег, как при артобстреле.
— А меня возьмете? — выныривает из-под руки сопливый шкет со своей «таксой». Собака виляет хвостом.
— Отстань, — говорю на ходу.
Мой Боливар спешит в баню на всех парах. В бой надо идти, смыв грязь, женские духи и сомнения. Я нетерпеливо оглянулся. Команданте сильно отстал. Он некрасиво западал на бок и с трудом подтягивал ногу, — ту, что короче. Впервые я увидел, что Хромой Батор по-настоящему хромой.
15:00. «Мы будем жить при коммунизме!»
Образцово-показательная общественная горбаня № 1 — местная достопримечательность и точка паломничества.
Едва в упорной схватке одолеешь тяжеленную, на висячей гире, дверь, — на тебя выливается ушат сведений и предостережений. Вымпелы, плакаты, стенды, таблички…
Хромой Батор с непривычки вертел головой, шевелил губами. «Штраф три рэ», — разобрал он одинокую надпись на стене, вымазанной свинцовой краской.
— За что три рэ?
Отвечать на глупые вопросы было некогда. Со всех сторон напирали, толкались локтями, словно все эти дяди и тети решили поиграть в знакомую по детским годам игру под названием «жми масло». После суматошного барахтанья в людском море меня щепкой вынесло к окошечку кассы.
— Веников нет!!! — завопила в мегафон кассирша. Уши заложило.
Людская волна схлынула. Счастливые обладатели веников ринулись вверх по лестнице. Пришлось покупать мокрый веник у свежевымытого розовощекого типа за полцены.
В предбаннике — черным-черно, но без толкотни. «Еще один!» — гнусавит за шторкой банщик в видавшем виды халате. «Еще одного» расталкивают соседи, и он, оборвав легкий сон, не веря себе, занимает тесную кабинку. Очередь парилась в верхней одежде, покашливая и всхрапывая.
15:00… Такими темпами нам не поспеть к бою.
Команданте уставился на гигантский, до потолка, стенд с трехметровым красавцем в комбинезоне и с молотом в руках.
«Моральный кодекс строителя коммунизма» утверждал, что человек человеку — друг, товарищ и брат. Строитель коммунизма обязан быть примером, хорошим семьянином, нетерпимым к проявлениям хулиганства, национализма и прочего, не пить и хорошо работать… Красавец со стенда безмятежно улыбался, здоровый румянец говорил о том, что он только что смыл все свои грехи в мужском отделении образцово-показательной общественной горбани № 1.
Хромой Батор напряженно шевелил губами…
Меня больше интересовало другое. Наискосок игриво хлопала дверка, колыхалась занавеска и на мгновение сверкала голая пятка. Сердце бухало в горле: вход в женское отделение мальчикам старше шести лет был категорически воспрещен. Я приравнен к мужчинам, но в строители коммунизма не гожусь…
Вдруг женщины загомонили. Расталкивая очередь березовым веником, к двери с криком «Ударник комтруда!» прорвалась тетя Зина и сгинула за занавеской… Я оглянулся кругом и не заметил Семена Самуиловича, мужественно сбежавшего в дамскую парикмахерскую.