Маленькие огоньки
Шрифт:
Мы просто привыкли слышать ее смех, садиться ужинать и обсуждать, как прошел наш день, вместо тех вещей, о которых действительно стоило поговорить.
Я поставила чистую тарелку на столешницу.
— Я верю тебе. Ты что-нибудь придумаешь.
Его мягкая рука нежно опустилась на мое плечо.
— Конечно я придумаю. Заканчивай с тарелками и протри столешницу, а потом вынеси мусор, ладно?
Я кивнула, оперевшись на него, когда он поцеловал меня в щеку.
— Твои волосы растут. Это хорошо.
Я потянулась мокрыми кончиками пальцев к нескольким
— Может, немного.
— Ты собираешься наконец-то отрастить их когда-нибудь? — спросил он с надеждой в голосе.
— Я знаю, тебе нравятся длинные волосы.
— Виноват, — сказал он, ткнув мне в бок, — Но ты можешь оставлять такую длину, какая тебе нравится. Это твои волосы.
Стрелки на часах заставили меня работать быстрее, и я гадала, почему папа хотел, чтобы мама пришла в чистый дом с ужином на столе. Зачем удостоверяться в том, что она в хорошем настроении, только чтобы всё разрушить плохими вестями?
В последние несколько месяцев мама волновалась о работе папы. Когда-то бывший прибежищем для пенсионеров, наш маленький городок все плохел и плохел — стало слишком много людей и недостаточно рабочих мест. Крупный нефтеперерабатывающий завод в соседнем городе закрылся, и большинство офисов переместились в Техас.
— Мы переедем? — спросила я, убирая последние сковородки. Эта мысль зажгла искорку надежды в моей груди.
Папа усмехнулся:
— Для переезда нужны деньги. Этот старый дом принадлежал семье мамы с 1917 года. Он, пожалуй, никогда меня не простит, если мы продадим его.
— Не вижу ничего плохого в его продаже. Он в любом случае слишком большой для нас.
— Кэтрин?
— Да?
— Не упоминай продажу дома при маме, хорошо? Ты просто расстроишь её ещё больше.
Я кивнула, вытирая столешницы. Уборку дома мы закончили в тишине. Папа погрузился в собственные мысли — наверное, обдумывал, как лучше сообщить новости. Я оставила его одного, видя, что он нервничает. Это заставило меня волноваться, потому что он стал профи в усмирении маминых взрывных вспышек и бессмысленных тирад. Со времен старшей школы он позволил ей взорваться только один раз, когда он только совершенствовал свои методы.
Когда я была маленькой, перед тем, как лечь спать, хотя бы раз в неделю, папа рассказал мне историю, как он влюбился в неё. Он пригласил её на свидание в первую неделю девятого класса и защищал её от издевательств, которым она подвергалась из-за завода её семьи. Отходы просочились через землю в подземные воды, и каждый раз, когда чей-то маме становилось плохо, каждый раз, когда кому-то диагностировали рак, вина вешалась на Ван Метеров. Папа говорил, что мой дед был жестоким человеком, но хуже всего он относился к моей маме, так что его смерть была облегчением. Он предостерегал меня никогда не говорить об этом в её присутствии и быть терпеливой к тому, что он называл вспышками. Я старалась изо всех сил игнорировать её вспышки и злобные замечания в сторону папы. Злость, которой она подвергалась, всегда
Гравий на подъездной дорожке захрустел под шинами маминого лексуса и вернул меня в настоящее. Дверь с водительской стороны уже была открыта, и она наклонилась, доставая что-то из машины. Я лихорадочно наблюдала за её поисками, держа в обеих руках пакеты с мусором. Я сбросила пакеты в урну рядом с гаражом и закрыла крышку, вытирая свои руки об джинсовые шорты.
— Как прошел последний день девятого класса? — спросила мама, размахивая кошельком над своим плечом, — Ты больше не коротышка на тотемном столбе.
Улыбка выделила ее розовые полные щеки, но она едва держала равновесие на гравии на своих высоких каблуках, осторожно пробираясь к главным воротам. Она держала маленький пакет из аптеки, который уже успела открыть
— Я рада, что всё закончилось, — сказала я.
— Оу, всё было не настолько плохо, не так ли?
Она сжала свои ключи в руке, поцеловала меня в щеку и остановилась неподалеку от крыльца. Стрелка на ее колготках начиналась на коленке и уходила дальше под юбку; один темный локон волос выбился из ее высокого пучка и упал ей на лицо.
— Как… как прошёл твой день? — спросила я.
Мама работала в автобанке в Первом Банке с девятнадцати лет. Её путь до работы составлял всего около двадцати минут, и она любила использовать это время, что расслабиться. Лучшее, что мама говорила о других двух женщинах, работающих с ней, было снисходительной признательностью. Маленькое здание автобанка было отделено от главного банка, и работа день за днём в этом крошечном пространстве заставляла любые проблемы казаться женщинам намного больше.
Чем дольше она там работала, тем больше таблеток ей было нужно. Открытый пакет в её руке был верный знаком, что у неё уже был плохой день, даже если причиной послужило просто понимание, что ее жизнь не была такой, какую она планировала раньше. У мамы была привычка фокусироваться на негативном, хотя она и пыталась измениться. Книги вроде "В поисках удовлетворения" и "Как справляться со злостью" заполнили большинство наших книжных полок. Мама медитировала и принимала долгие ванны, слушая успокаивающую музыку, но этого не хватало и на малую часть ее злости. Ее ярость кипела, возрастала, ожидая, что кто-то или что-то даст ей высвободиться.
Она вытянула свою нижнюю губу и сдула одинокий локон в сторону.
— Твой папа дома.
— Я знаю.
Она не отводила взгляд с двери.
— Почему?
— Он готовит.
— О Боже. О нет.
Она бросилась к ступенькам и открыла входную дверь, позволяя её захлопнуться за ней.
Сперва я не слышала их, но не прошло много времени, как панический плач мамы просочился сквозь стены. Я стояла на переднем дворе, слушая, как вопль становился громче, пока папа пытался успокоить свою жену, но не мог это сделать. Она жила в мире " что если ", а папа — в реальности.