Маленькие Песцовые радости
Шрифт:
Угрозу со стороны Николая Шелагина со счетов сбрасывать не стоило. Если его вышвырнут из Шелагиных, возможность мне гадить у него существенно снизится, а вот желание убить никуда не денется, даже усилится. Как и у его биологических родителей, которых до сих пор в живых было двое.
Странно, что Живетьев, получив разрешение от бабушки на убийство княгини, с ним не торопится. Ведь наверняка он уже давно в деталях разработал несколько планов. Осталось выбрать самый подходящий — и тогда у меня на одного врага станет меньше, а может, и на двух, если удастся убедить князя в том, что к смерти
— Так что, скорее всего, быть тебе князем, — заключил Олег. — Потому что альтернатив нет.
— А что насчет моего отказа? Знаешь, это не моя ноша, вот ни разу. Тем более если в нагрузку пойдет Прохорова, то поневоле задумаешься, не лучше ли, если княжество отойдет императору.
— Знаешь, чем это закончится? — серьезно сказал Олег. — Тебя убьют, чтобы ни ты, ни твои потомки не имели возможности претендовать на эти земли. Те князья, что отдавали земли добровольно, не имели на них права крови, что и докажет любая экспертиза. А с тобой дело другое. Тебя будут убивать, а под замес могут попасть и родственники со стороны матери. То есть мы с Вовкой. Нет, Илья, предложат признание — не ерепенься.
Перспектива была так себе. Мне казалось, что, напротив, вероятность того, что меня приговорят, повысится именно с признанием Шелагиных. Но пока все это — всего лишь сотрясение воздуха. Возможно, меня убьют раньше, чем Шелагины сделают официально заявление о моем изменившемся статусе. Пока их останавливает нежелание быть действующими лицами скандала. Но скандал все равно будет, потому что нельзя молчать об отцовстве младшего княжича. А значит, к нему надо готовиться и помнить о защитных артефактах.
Больше Олег к этому вопросу не возвращался, а потом началась посадка на самолет, где такие разговоры вести вообще не стоило. Поэтому дядя устроился поудобней и уснул, а я опять ушел в медитацию, которая сейчас была важна не только как возможность роста, но и как подстраивание организма к увеличившемуся потоку силы. Как любил говаривать Песец: «В любой непонятной ситуации — медитируй. Ситуация понятней станет или нет — неизвестно, а польза от медитации будет в любом случае».
Долетели мы благополучно и приземлились даже чуть раньше срока, и вскоре уже катили к пункту выдачи. Модули все оказались рабочими, а вот один из ларей пришел с разорванным контуром, то есть использоваться не мог без починки. Хоть назад сдавай. Остановило только то, что с ходу не смог придумать уважительную причину возврата (не говорить же, что нерабочий?), а Песец сказал, что там не такая серьезная поломка, чтобы я не смог справиться уровне на втором артефакторики. Намекающе так сказал: мол, качай — и будет тебе счастье.
Так что битый ларь пошел к такому же с волковских раскопок, а рабочие я зарядил, и один отправил в военный транспорт, как и собирался. Артефакторикой решил сегодня не заниматься: завтра начинаются соревнования и на них нужно приходить отдохнувшим, а погружение в артефакторику меня пока еще выматывало, не давая ожидаемого Песцом вдохновения.
Но купленные в Дальграде контейнеры наконец открыл. Первым делом, разумеется, тот, по поводу которого Песец уверял, что Олег придет в восторг. Олег тоже про это помнил, поэтому вытанцовывал
Что могу сказать? Ожидания оказались завышенными. Из контейнера был извлечен музыкальный инструмент, больше всего напоминавший современную гитару, набор модулей, звуковая изоляция для стен, несколько типов записывающего и проигрывающего оборудования, стол, регулирующийся стул, пюпитр, дополнительные модули с композициями и носители с записью нот. Восторга на лице Олега я не увидел и в себе этого чувства не ощутил.
«И?» — вопросил я Песца.
«Что „и“? — удивился он. — Ты не представляешь, какая это была редкость во времена моего создателя. А все, потому что цена зашкаливала. Мой создатель очень даже хорошо зарабатывал, но позволить себя такой инструмент не мог. Хотя очень любил посидеть с гитарой, попивая сидр. Я же о тебе забочусь. У тебя отдыха вообще не бывает».
Он искренне не понимал, почему мы не радуемся, поэтому добавил:
«Твоему дяде наверняка интересно, как звучала музыка тысячи лет назад. Сплошные плюсы: ты расслабляешься — он вдохновляется».
— Мы купили жутко дорогую штуку, по мнению Песца, — сообщил я дяде.
— Насколько дорогую? — поинтересовался он.
«Как пара таких домов, неблагодарный ты потомок неизвестно кого! — ощерился Песец. — Вот так, стараешься тебя порадовать, из шкуры вон лезешь — а на выходе ни радости, ни благодарности».
— Песец говорит, пару таких домов можно было купить за стоимость этого контейнера.
Олег удивленно присвистнул.
— Это за что такая цена?
«Авторский инструмент, изготовленный из дорогущего дерева со специальной обработкой как корпуса, так и струн. Это сделало его практически вечным».
— За изготовителя, — ответил я, тяжело вздохнул и продолжил для Песца:
«Понимаешь, в твое время и в нынешнее ценность вещей претерпела некоторые изменения. Для меня этот инструмент имеет ценность меньшую, чем сейф какого-нибудь рода».
«Ну ты и сравнил! — возмутился Песец. — Да сейфов по сравнению с этой штукой — как грязи. Это уникальная вещь вряд ли найдется еще одна такая, понимаешь? При этом звучание у нее такое, что Зырянов в свое время постоянно подумывал начать откладывать деньги, хотя и понимал, что копить будет до самой смерти. Эх ты, невоспитанный, необразованный потомок непонятно кого».
Песец обиделся, презрительно фыркнул и повернулся ко мне толстым задом, хотя обижаться нужно было мне: я потратил деньги на совершенно бессмысленную хрень. В моем положении от врагов не отобьешься, играя песенки под гитару, даже если гитара раритетная, а песенки — на языке Древних.
«Песец, ты не понимаешь. Мечты Зырянова и мои не обязательно совпадают, — намекнул я. — У него была спокойная жизнь, он мог позволить себе созерцать цветущие яблони, перебирая струны и потягивая сидр».
Песец повернулся и воинственно поднял хвост.
«Это у него спокойная жизнь? Он был очень занятым человеком, но всегда находил время, чтобы расслабиться, потому что иначе жизнь превращается не в удовольствие, а в бег за никому не нужными призрачными целями. Ты хотя бы попробуй, от чего пытаешься отказаться».