Маленькие повести о великих художниках
Шрифт:
Уже и женат. Жена — красавица, умница, истинно русская женщина. Доброты и долготерпения бесконечной. И гордости и достоинства не занимать, недаром из вятского купеческого рода. Повезло Виктору, ничего не скажешь. Все друзья завидуют.
Уже и дети заполонили тесную московскую квартиру смехом, гомоном и тихими беседами вечерами, чтением вокруг матери.
Уже и недоброжелатели, коих у Виктора всегда в избытке, (особенно «западники» неистовствовали. Прямо искусать готовы были, как волки голодные!), признали в Васнецове самобытность и талант. Словом,
С какой хочешь стороны посмотри, лучшего и желать не стоит. Признание, известность, все чин чином. Жена, дети, достаток. Пусть небольшой, но есть. Все как и положено у добропорядочного, православного человека, художника. Одна беда. Дома своего нет. Со строительства Дома все и началось…
Мечтал Виктор Михайлович наяву соединить сказку с былью. Чтоб Дом был. Жилой, просторный, с гостиной, спальнями и мастерской на втором этаже. И чтоб сказочный Терем одновременно. Чтоб дети росли в естественной и гармоничной атмосфере. Любви и фантазии. Сказку сделать былью решил, одним словом.
И получилось. Еще, правда, не до конца. Дом-Терем, Дом-Сказка еще недостроенный. Но уже и друзья и знакомые, все поголовно только охают и ахают, переступив порог.
В то лето жена Саша с детьми уехала в Вятку к родителям. Друзья-художники, кто куда, на этюды разъехались. Остался Виктор Михайлович один в недостроенном огромном доме. Если не считать плотников, которые и возводили Терем по его эскизам.
Работники пилы и топора во всем мире одинаковые. За каждым глаз, да глаз нужен. Так и норовят облегчить себе жизнь. Сработать побыстрее и попроще, и вильнуть в сторону.
Короче, плотники, сразу после отъезда жены, (ее они побаивались!), дружно покинули стройку. Нагло заявив, что сами они не местные, из-под Калуги. Дескать, картошку пора копать.
Васнецов смолчал. Хотя прекрасно понимал, картошку а середине лета выкапывают только ненормальные или вруны. Но делать было нечего.
Тут как раз Мария Слюнкина объявилась. Вятская писательница со своей широкой известностью в узких кругах. Она теперь то ли в «суфражистки» записалась, то ли в «феминистки», сам черт их не разберет. Красавица такая же, но почему-то до сих пор не замужем.
Ходит по дому, папироски курит. И пепел прямо на пол стряхивает. Того гляди, Дом-Терем недостроенный спалит. Может, у них так принято, у феминисток, табак смолить, как мужик. Они, вроде, на том и стоят. Мол, абсолютно во всем с мужиками равны. И даже лучше. В некоторых отношениях.
Виктор Михайлович на эти темы спорить не собирался. Спорить с красивой женщиной, да еще писательницей, известно, кем надо быть.
Вот такая странная компания и подобралась в недостроенном Доме-тереме. Инвалид Митрич, хозяин художник «Михалыч» и писательница-феминистка Мария Слюнкина. Каждый день встречаются, чаи распивают, работают, (каждый свое), и бесконечные разговоры разговаривают. Обо всем на свете.
Погода в тот день
Виктор Михайлович с Марией вышли в коридор и распахнули двери на веранду. Стояли, смотрели в сад. Любовались хлопьями снега. На деревьях, на траве. Митрич в гостиной с камином и печкой начал возиться. (Незаурядное изобретение Васнецова! Печка в коридоре, камин в гостиной. Оба соединены друг с другом, как сообщающиеся сосуды. Как люди, прижавшиеся друг к другу спинами, чтоб теплее было. Камин затопишь, печка слегка нагревается. И наоборот. Короче, Терем всегда был сухим и теплым).
Митрич, как человек стабильной нетрезвости, дела делал обстоятельно. Даже как-то монументально. Если уж брался печку растапливать, часа полтора возился, не менее.
Стояли Мария с Виктором Михайловичем в дверях гостиной и падающим снегом любовались. Очень красиво было. Необычно.
Вот тут-то Мария Слюнкина и услышала тихий скрежет.
— Виктор! У тебя мыши завелись. — пыхнув папироской, задумчиво сказала она.
— Быть не может! — ответил Васнецов. И покачал головой.
— Сам послушай… В коридоре под сундуком шуршат.
Виктор Михайлович прислушался. Действительно, услышал под сундуком скрежет. Будто когтями по дереву царапают.
Надо заметить, сундук в коридоре с секретом был. Откинешь крышку, а там ступеньки, вход в подвал. Еще одно полезное изобретение Васнецова.
Подошли к сундуку, послушали. Сбоку Митрич с поленом в руке пристроился. И все трое явственно услышали тихий скрежет.
— Что я говорила! Там мыши. — брезгливо сказала Слюнкина.
Скрежет между тем нарастал. Послышались даже легкие удары.
— Ничего себе… мышка! — усмехнулся Виктор Михайлович.
— Крысы, наверное! Фу-у! Гадость какая! — поморщилась Мария.
Все трое застыли в ожидании. Из сундука, вернее, откуда-то из-под него доносились глухие, четкие удары. Били явно чем-то металлическим по дереву. И скрежет все нарастал.
— Витя-а! Мне страшно! — прошептала Мария Слюнкина.
Виктор Михайлович вышел из оцепенения и начал действовать.
— Митрич! — распорядился он — Гаси свечи! И спрячься!
— Ма-ама-а!!!
Это Мария начала от страха подвывать в полный голос, но Виктор Михайлович зажал ей рот ладонью и оттащил в гостиную. Двери прикрыл, только маленькую щель оставил. Митрич с поленом в руке тоже спрятался под лестницей, погасил свечи.
Наступила оглушительная тишина. Было слышно даже как снег в саду на ветки деревьев падает.
Крышка сундука с грохотом откинулась… Из сундука вылетел топор… Упал на пол. Потом показалась какая-то очень лохматая голова. Лица не разобрать, видны были только глаза.