Маленькие повести о великих писателях
Шрифт:
Теперь Смуглая Леди жутко нервничала. Королева вполне могла, проявив опасную и преступную сентиментальность, свойственную ее возрасту, выпустить графа Эссекса на волю. Тогда ей, первой фрейлине Ее величества, конец. Никто и ничто не спасет.
Придется спешно покидать страну и увозить с собой Вильяма.
Смуглая Леди покачивалась на атласном сиденье кареты и судорожно соображала, что бы еще такое предпринять для собственной безопасности. Обычно самыми надежными бывают простые решения, незатейливые ходы. Но Смуглая Леди уже настолько погрузилась в сложности и хитросплетения интриг
Короче, Леди окончательно запуталась в собственных интригах.
«Век свихнулся!» — думал Вильям, медленно бредя по пыльной дороге в сторону Лондона. «Один… подарил мне мою же фамилию и теперь за мое ремесло хочет убить меня! Другая… требует, чтоб я женился на ней, уже будучи женатым, и угрожает натравить на меня саму королеву! Век окончательно свихнулся!».
Новый век, семнадцатый, оказался ничуть не лучше предыдущего. Англичане, особенно люди театра, мистически ждали от него каких-то свершений, изменений, улучшений… Поголовно все связывали с его приходом много надежд, но начало семнадцатого века не принесло на британские острова ничего нового.
Граф Эссекс, организовавший заговор с целью свержения королевы Елизаветы, которая правила страной уже почти сорок лет, был арестован в квартире фрейлины Ее Величества. Нарождающийся бунт, как и все предыдущие, был жестоко подавлен. Графа Эссекса несколько месяцев допрашивали, потом казнили во дворе мрачного Тауэра.
Злые языки утверждали, что его казнили вовсе не из-за какого-то там заговора, просто Эссекс, являясь официальным любовником королевы, нарушил договоренность между ними. Обратил внимание на одну из молоденьких фрейлин. Стареющая королева их застукала. За что граф и был лишен головы. Разумеется, в действительности все было значительно сложнее.
Андервуд, как дальний родственник графа, на всякий случай опять уехал в свое родовое поместье и укрылся там в мрачном замке.
Жить насыщенной театральной жизнью продолжали теперь только Уайт и Шеллоу. Они не интересовались политикой.
Естественно, постановки пьес Шекспира не прошли мимо их внимания. Друзья по достоинству оценили «Двенадцатую ночь» и «Ромео и Джульетту». Всегда сдержанный Уайт даже пустил слезу финале над судьбой двух несчастных влюбленных, чем привел в состояние крайнего изумления Шеллоу, который ожидал от друга чего угодно, только не подобной сентиментальности.
Чаще всего их видели в антракте спектаклей взволнованными и яростно спорящими.
— Мы совершили чудовищную, непростительную ошибку! Еще не поздно ее исправить. — пыхтя трубкой, говорил Шеллоу.
— Категорически против! — нервно возражал Уайт и почему-то озирался по сторонам.
— Вернемся на исходные позиции. Все наладится!
— В одну реку не войдешь дважды!
В таком духе парочка спорила на каждом спектакле. Друзья не раз пытались встретиться с самим Шекспиром и выяснить отношения. Внести ясность, разобраться во всем спокойно и откровенно, как подобает истинным джентльменам. Но Вильям всякий раз, каким-то непостижимым образом, ухитрялся избегать встреч.
Последнее время он вел абсолютно замкнутый образ жизни. Без крайней надобности
Слегка разбогатев, Шекспир снял квартиру в самом центре Лондона у дамского парикмахера и почти не выходил из нее.
Вильям фантастически много работал. Уже почти весь репертуар «Глобуса» состоял из его пьес. Комедии, драмы, трагедии вырывались из-под его пера, словно брызги фонтана в королевском саду. Публика требовала все новых и новых впечатлений. Доходы пайщиков росли, росла и потребность в новых пьесах. Чуть ли не каждые полтора-два месяца Вильям выдавал новое сочинение.
Такой бешеный ритм работы мог кого угодно загнать в горб. Если б не преданный друг Томми, взявший на себя львиную долю черновой работы, Вильям давно бы очутился на больничной койке. Томми Бойд стал официальным секретарем драматурга. К всеобщему удивлению, он блестяще владел стенографией.
— Вильям! Устроим перерыв. Тебе надо отдохнуть!
— Осталась одна сцена.
— Лучше скажи, в какой момент ты догадался, что я женщина?
— Как только увидел твою, обтянутую штанами, задницу.
— Вильям! Вильям! Как не стыдно!
— У мужчины такой задницы не может быть по определению. В чем дело? Она мне очень понравилась.
— Странный ты человек, Вильям! Умный, тонкий, и вдруг…
— «Я странен, а не странен кто ж?».
— Выражаешься совсем как сэр Тоби Белч.
— Я и есть сэр Тоби Белч. Отчасти. Вернее, и он тоже. Мои герои, это и есть я. Они все сидят во мне.
— Я бы предпочла, чтоб ты был Гамлетом.
— Гамлетом!? Быть заколотым отравленной шпагой во цвете лет?! Спасибо. Если отдавать предпочтение кому-то, уж лучше Отелло. Ну-ка, подойди ко мне! Ближе, ближе!
— Зачем?
— Молилась ли ты на ночь, прекрасная Элиза!?
— Нет уж! Давай сначала закончим сцену!
— Подойди ко мне!
— Вильям! Сначала дело… Послушай меня!
— Это и есть самое важное дело!
— Что такое, даже договорить не дает!
Мало кто знал, чем расплачивается Вильям за подобный ритм работы. Он уже находился на грани нервного истощения. Даже в периоды участившихся приступов, когда, едва ворочая языком, пластом лежал на кровати, он диктовал Томми ту или иную сцену из новой пьесы. И только одному Томми со скандалами удавалось изредка вытащить Вильяма на свежий воздух.
Тогда их видели гуляющими вдоль берега Темзы.
Вильям и Томми Бойд, взявшись за руки, медленно брели по песчаному берегу. Сразу за портовыми сооружениями, если идти по левому берегу, река делает плавный поворот на юг и перед взором, впервые попавшего в эти места, открываются сказочные места. Бесконечные песчаные пляжи с чистейшим белым песком, по которому вполне можно без всякой опаски бегать босиком.
Многие состоятельные жители Лондона, не умеющие загородных домов, приезжают сюда отвлечься от суеты большого города, отдохнуть на лоне природы, подышать чистым речным воздухом. По самой кромке воды любят гулять гувернантки с детьми.