Маленькие повести о великих писателях
Шрифт:
По Лондону еще долго гуляли слухи о каком-то безумном актере, который во время того ужасного урагана врывался в дома почтенных граждан и, под угрозой физической расправы, требовал вернуть ему его возлюбленную. Еще его неоднократно видели в порту, где он пытался провести досмотр всех судов, стоявших у причала. С большими трудами, не без помощи увесистых кулаков портовых грузчиков, этого безумца удалось утихомирить.
Говорят, еще во время урагана его видели сразу в нескольких портовых кабаках,
Был ли тем безумцем Вильям? Нет ответа.
Вернулся домой Вильям только через несколько дней. Грязный, избитый, промокший, больной. Какие-то портовые грузчики, как только стих тот ужасающий ураган, привезли его на телеге и скинули, как мешок, прямо у порога дома парикмахера.
Несколько дней Вильям был без сознания. Ни врачам, ни друзьям так и не удалось узнать, где он пропадал все это время…
Вильям Шекспир болел несколько недель. Когда же, выздоровев, он снова появился в театре, друзья не узнали его.
Вильям постарел на несколько лет.
Семнадцатый век медленно завоевывал Англию. Кончалась эпоха мрачных заговоров, публичных казней и постоянного страха.
На семидесятом году скончалась королева Елизавета. Великая Елизавета. Баллады, сонеты и даже целые поэмы были посвящены столь печальному событию. Все поэты и драматурги откликнулись. Все, кроме Вильяма Шекспира.
И даже когда на престол взошел король Джеймс, весельчак, любитель выпивки и театра, Вильям Шекспир и тут не выдавил из себя ни строчки.
«Гони судьбу в дверь, она влезет в окно!» — гласит старая английская мудрость. Ничем другим не объяснить, что уже через пару месяцев король Джеймс присвоил труппе театра «Глобус» звание «слуги Его Величества Короля».
Ходили слухи, что Джеймс и сам, под парами крепкого эля, любил среди родственников и слуг вылезать на помост. Не отставала от него и королева. Частенько супруги, после обильного возлияния, разыгрывали перед близкими сцены из пьес Шекспира. Но самому Вильяму это не прибавило ни капли счастья.
Он резко постарел. Сказывался возраст. К тому времени ему уже крепко перевалило… за сорок. Да тут еще эта проклятая болезнь. Частые обмороки и неожиданные приступы с потерей сознания отнимали последние силы. Но Шекспир с чисто актерским упрямством, как вол, продолжал работать.
Убедившись, что новый король Джеймс не собирается лично его преследовать за «старые грехи», Джон Андервуд вернулся в Лондон. Город его поразил. Прохожие на улицах прямо смотрели в глаза, громко смеялись, если было смешно. Никто не шептался и не озирался в испуге по сторонам. Казалось, даже воробьи на деревьях чирикали громче, чем раньше.
Трое друзей, по уже сложившейся традиции,
— Не пойти ли нам сегодня на Шекспира? — предложил он без всякой дипломатической подготовки.
Уайт скосил глаза на Андервуда. Джон молчал.
— Говорят, «Отелло» замечательная пьеса! — настаивал Шеллоу.
— К сожалению, не могу составить вам компанию. — после долгого молчания, произнес Андервуд. — У меня куча дел.
Уайт и Шеллоу не стали усугублять ситуацию и, попрощавшись, покинули гостиную. Лишать себя возможности посетить театр, у них не было ни малейшего желания.
В «Глобусе» играли «Отелло».
Зритель подобрался самый разношерстный. Двор, как всегда, был забит дешевой публикой. Знатные господа и дамы расположились в ложах, на балконах. Свободных мест не было вовсе.
За кулисами все с самого начала пошло вкривь и вкось. Бывают такие спектакли, когда все разлаживается. Актеры забывают слова и никакой суфлер до них не докричится, мебель ломается, кто-нибудь обязательно напьется… Словом, только держись.
Началось с того, что суфлер и хранитель Книги Томас Харт поймал на воровстве комика Кемпа. Тот втихаря от всех переписывал весь текст пьесы. «Пиратствовал», одним словом. Наверняка уже договорился с каким-нибудь издательством о продаже за большие деньги… Томас Харт рассвирепел от такой подлости! Кристально честный человек, он и от других требовал не меньшего.
Не долго думая, Харт схватил дубину и, издав воинственный клич команчей, начал гонять Кемпа по всему театру, осыпая спину и плечи комика градом увесистых ударов. Напрасно Кемп молил о пощаде. Бормотал что-то о семье, о голодных детях. Харт был неукротим. Так и убил бы старый суфлер комика Кемпа, не вмешайся главный пайщик, а по сути хозяин театра, ведущий актер Ричард Бербедж.
Он схватил Кемпа за грудки, поднял вверх на вытянутых руках и громогласно объявил:
— Пиратство своем театре я не допущу!!!
Возмущенные актеры тут потребовали утопить предателя в пожарной бочке, но Бербедж рассудил иначе:
— Кемп мне друг, но театр дороже! — гневно выкрикнул он. И понес испуганного комика на выход.
Бербедж нес на вытянутых руках комика Кемпа, как нашкодившего котенка, под возмущенные возгласы всей труппы.
— Яду ему в ухо влить! Чтоб неповадно было!
Комик Кемп испуганно таращил глаза и умоляюще шептал:
— Не надо, Ричард, не надо!
— Надо, Кемп, надо!!! — зловеще рычал Бербедж.