Маленькие женщины
Шрифт:
Бет оказалась чересчур застенчивой и робкой, чтобы ходить в школу. Попытка была предпринята, но вскоре от этой затеи пришлось отказаться – девочка очень страдала и потому в дальнейшем занималась дома с отцом. Даже после того, как он уехал, а мать отдавала все силы, работая в Обществе помощи фронту, Бет продолжала учиться самостоятельно. Она была хозяйственным, домашним маленьким созданием. Бет помогала Ханне поддерживать в доме уют и порядок и никогда не требовала для себя иной награды, кроме любви. Она не проводила долгие спокойные дни в одиночестве и праздном безделье, потому что ее маленький мирок был полон воображаемых друзей и подруг, да и по натуре Бет была неутомимой труженицей. У нее по-прежнему оставалось шесть кукол, которых нужно было каждое утро умыть и одеть – ведь она была совсем еще ребенком и любила свои игрушки ничуть не меньше, чем раньше. Среди них не было ни одной целой и красивой куклы, все они побывали в роли изгоев, пока Бет не забрала их себе: когда ее сестры вырастали, их любимицы
Впрочем, у Бет, как и у остальных, имелись свои печали и горести. Будучи не ангелом, а самой обычной маленькой девочкой, она частенько «проливала слезки», как выражалась Джо, потому что не могла брать уроки музыки и играть на настоящем рояле. Бет так сильно любила музыку, так усердно учила ноты и так терпеливо упражнялась на старом расстроенном инструменте, что окружающим казалось, будто кто-то (не будем показывать пальцем на тетушку Марч) непременно должен оказать девочке содействие. Увы, никто не спешил Бет на помощь; никто не видел, как она, оставшись одна, вытирает слезы с пожелтевших клавиш, упорно не желавших издавать мелодичные звуки. За работой девочка напевала, словно маленький соловей, никогда не жаловалась на усталость матери и сестрам и каждый день с надеждой говорила себе:
– Если я буду стараться, то когда-нибудь обязательно научусь играть на настоящем рояле.
В мире много таких, как Бет, застенчивых, скромных, тихонько сидящих в уголке до тех пор, пока в них не возникнет надобность, и столь самозабвенно живущих ради других, что никто не замечает их самопожертвования, пока маленький сверчок на жердочке не перестанет стрекотать и очаровательное солнечное существо не угаснет, оставив после себя тишину и мрак.
Если бы кто-нибудь спросил у Эми, что доставляет ей наибольшее беспокойство, она бы, не задумываясь, ответила: «Мой нос». Когда она была совсем маленькой, Джо нечаянно уронила ее в ведерко для угля, и Эми утверждала, что при падении ее нос получил необратимые повреждения. Нет, он не был большим и красным, а всего лишь приплюснутым, и даже самое тщательное пощипывание не могло придать ему аристократическую форму. Никто не обращал на это внимания, за исключением самой Эми, и при этом ее нос очень старался вырасти, однако девочка страдала из-за отсутствия греческого профиля и изрисовывала носами подходящей формы целые страницы.
У «маленького Рафаэля», как ласково называли ее сестры, обнаружился настоящий талант к живописи; ничто не доставляло Эми большей радости, чем возможность рисовать цветы, изображать фей или сопровождать рассказы необыкновенными иллюстрациями. Учителя жаловались, что, вместо того чтобы решать арифметические задачи, Эми покрывала свою грифельную доску изображениями животных; на пустых страницах ее атласа появлялись копии карт, а нелепые карикатуры выпадали из ее книжек в самые неподходящие моменты. Впрочем, на уроках она старалась как могла и благодаря безупречному поведению умудрялась избежать выговоров и замечаний. Эми была любимицей одноклассников, поскольку обладала ровным характером и умела нравиться, не прилагая к этому особых усилий. Ее излишняя манерность вызывала лишь восхищение, как и разнообразные таланты: Эми не только умела рисовать, но и играла гаммы, вязала крючком и даже читала по-французски, неправильно произнося при этом не более двух третей слов. У нее была привычка с грустью заявлять: «Когда папа был богат, мы делали то-то и то-то», – что выглядело очень трогательно, и одноклассницы считали используемые ею заумные словечки «безукоризненно элегантными».
В некотором роде Эми можно было назвать избалованным ребенком, поскольку все так и норовили ее приласкать, и ее тщеславие и эгоизм готовы были расцвести пышным цветом. Впрочем, на этом пути было одно препятствие, причем весьма существенное – Эми приходилось донашивать платья кузины Флоренс. А учитывая то, что у матери Флоренс начисто отсутствовал вкус, Эми чувствовала себя глубоко несчастной, надевая красную шляпку вместо голубой, а также решительно не идущие ей платья
– Единственное, что меня утешает, – со слезами на глазах призналась она Мег, – это то, что в наказание за непослушание мама не подшивает подол моего платья, как это делает мать Марии Паркс. Бог ты мой, временами Мария ведет себя так плохо, что платье едва достает ей до колен и она не может ходить в школу. Когда я смотрю на такую дегредеацию, мне кажется, что я готова смириться даже со своим приплюснутым носом и фиолетовым платьем с желтыми кометами.
Мег была доверенным лицом и советчицей Эми, а Джо, в соответствии с законом, по которому притягиваются противоположности, стала наставницей тихони Бет. Только Джо Бет поверяла свои сокровенные мысли и чаяния, и именно она исподволь, неосознанно оказывала на свою старшую бесшабашную сестру большее влияние, чем кто-либо другой из членов их семьи. Да, две старшие девочки тоже были очень дружны, но каждая из них взяла себе под крылышко младшую и по-своему приглядывала за ней, «играя в дочки-матери», как они выражались; маленькие женщины обратили материнский инстинкт на своих сестренок, заменивших им кукол.
– Ну, что у нас интересного? Для меня, например, нынешний день выдался настолько унылым, что я до смерти хочу услышать что-нибудь забавное, – сказала Мег, когда они вечером уселись за шитье.
– Сегодня случилась странная история с теткой. Вы только послушайте, – начала Джо, очень любившая рассказывать всякие небылицы. – Я читала ей этого бесконечного Белшема, монотонно, заунывно, как делаю всегда; обычно тетя вскоре засыпает, и тогда я хватаю какой-нибудь интересный роман и жадно читаю его до тех пор, пока она не проснется. Но сегодня я сама едва не уснула, прежде чем тетушка успела задремать. Я так сильно зевнула, что она спросила меня, почему я раскрыла рот так широко, неужели собираюсь проглотить всю книгу целиком. «А что, было бы неплохо покончить с ней раз и навсегда», – ответила я, стараясь не слишком уж ехидничать.
И тогда тетушка прочла мне длинную нотацию по поводу моих недостатков, после чего приказала сесть и хорошенько обдумать ее слова, пока она «ненадолго забудется». Обычно ее забытье растягивается на весьма продолжительное время, и, когда ее капор начал покачиваться вверх-вниз, будто тяжелая георгина, я достала из кармана «Викария из Уэйкфилда» [13] и принялась читать, краем глаза поглядывая на тетку. Дойдя до того места, где все они свалились в реку, я забылась и расхохоталась. Тетка тут же проснулась. После короткого сна она пребывала в куда более благодушном настроении и попросила меня прочесть ей вслух что-нибудь из фривольной книжицы, которую я предпочла достойному и поучительному Белшему. Я исполнила ее просьбу, и «Викарий из Уэйкфилда» тете понравился, хоть она и сказала: «Не понимаю, о чем идет речь. Вернитесь к началу, дитя мое».
13
Роман английского писателя Оливера Голдсмита (1728–1774).
Ну, я вернулась к первой главе и постаралась представить семейство Примроуз [14] в наиболее выгодном свете. Один раз я даже схитрила и остановилась на самом интересном месте, после чего смиренно произнесла: «Боюсь, чтение наскучило вам, мэм. Желаете, чтобы я прекратила?»
Тетушка подхватила вязанье, которое выпало у нее из рук, метнула на меня поверх очков острый взгляд и коротко бросила: «Дочитайте главу и не дерзите мне, мисс».
– Что, она так прямо и сказала, что ей понравилось? – поинтересовалась Мег.
14
Герои романа «Викарий из Уэйкфилда».
– Нет, конечно, что ты! Но тетушка отправила Белшема в отставку и, когда я бегала сегодня днем за перчатками, с такой жадностью читала «Викария», что даже не услышала, как я рассмеялась, пританцовывая в коридоре и предвкушая, как отлично проведу время. Какой приятный образ жизни она могла бы вести, если бы захотела! Нет, я ей не завидую, несмотря на все ее деньги, потому что, в конечном счете, проблем и тревог у богатеев ничуть не меньше, чем у бедняков, – заключила Джо.
– Вот, кстати, – заговорила Мег, – у меня ведь тоже есть что рассказать. Моя история не такая забавная, как у Джо, но по пути домой я много над этим думала. Сегодня, придя к Кингам, я заметила, что все пребывают в большом волнении. Одна из девочек сообщила мне, что ее старший брат совершил нечто ужасное и папа отослал его прочь. Я услышала, как плачет миссис Кинг, а мистер Кинг очень громко разговаривает. Проходя мимо меня, Грейс и Эллен отвернулись, чтобы я не видела, что глаза у них покраснели и припухли. Разумеется, я не стала задавать никаких вопросов, но мне было очень жаль их, и я даже обрадовалась, что у меня нет непослушных братьев, способных совершить неблаговидные поступки и опозорить семью.