Маленькие женские тайны
Шрифт:
— Он итонец. В Итоне учился, то есть, — пояснил Томми. — А я, по его понятиям, никто: сельская школа да армия — вот и все образование. И сейчас он рассчитывал, что старшим группы его назначат. А назначили меня. Ну и он, конечно, недоволен.
В зеркале ей было видно, как он снимает брюки и вешает их на спинку кресла, как идет к ней… На плечи легли теплые руки.
— Ты на меня очень сердишься?
Клодин, не оборачиваясь, вздохнула.
— Да нет…
Томми нагнулся, зарылся лицом ей в волосы.
— Ну, меня-то не обманывай. Я же вижу, как тебе
Клодин покачала головой, мысленно поправила: «Не «это все»… Не «это все», а молоденькая француженка, которая даже при мне без всякого стеснения флиртует с тобой и смотрит так, будто вот-вот готова вонзить в тебя коготки!»
— А может, тебе лучше уехать? — спросил он вдруг.
— Что? — от неожиданности она обернулась. — Куда?
— Н-ну… — замямлил Томми, уже сам поняв, что со своим предложением несколько перегнул палку, — в Штаты, к родителям. Ты, кажется, собиралась их после Рождества навестить…
— Ты меня прогоняешь?!
— Нет, но… ну, или через день-два мы, наверное, сможем перебраться в другое место.
Мы? Он сказал «мы», имея в виду себя с этой… с этой сладенькой нимфеточкой?!
«Э, нет! — подумала Клодин. — Пусть уж лучше будут здесь, на глазах!»
Вздохнула, покачала головой.
— Да ладно, оставайтесь… Надолго это все?
— Послезавтра — похороны отца Арлетт. Где-то через неделю после этого она уедет.
— Куда?
— Во Францию. Там ее мать живет, — рассеянно объяснил Томми. Пальцы его зарылись Клодин в волосы, легонько погладили по шее. — Ну что — пойдешь со мной в душ?
— Нет. Устала, — мотнула она головой. — Самолет и… В общем, сегодня я — пас.
Он сочувственно потрепал ее, взлохматив с таким старанием расчесанные волосы.
— Ложись… Я постараюсь побыстрее, — направился к ванной, но на пороге обернулся: — Пожалуйста, будь поласковее с Арлетт — девочка всего неделю назад потеряла отца.
Клодин стиснула зубы так, что показалось — сейчас они хрустнут, с трудом преодолевая искушение с размаху запустить в него чем-нибудь потяжелее.
Вернулся он действительно быстро, залез под одеяло со своей стороны и привалился к ней — теплый, налитой.
Она повернулась к нему, обняла — Томми пробурчал нечто вроде «Угу…» и через минуту уже спал, ровно и уютно посапывая.
Когда год назад Клодин объявила, что выходит замуж за Томми Конвея, многие коллеги и знакомые ее, мягко говоря, не поняли: преуспевающая фотомодель, «лицо» фирмы «Солей» — и никому не известный инженер из компании «Дженерал моторс» (о том, что на самом деле он работает в МИ-5, Томми просил никому не говорить)…
К тому времени их отношения продолжались уже полтора года, но даже те подруги, которые знали, что у нее есть бойфренд в Англии, считали, что он по меньшей мере лорд. А когда Клодин пыталась это отрицать, смеялись: «Темнишь, темнишь! Он что — женат, да?!»
И вдруг — такой мезальянс! Не лорд, не миллионер и не какой-нибудь писаный красавец, который любую женщину заставит потерять голову…
Да, если смотреть со стороны —
После двух с лишним лет знакомства и почти года замужества Клодин все еще была влюблена в собственного мужа — так сильно, что сама даже немного стеснялась этого чувства. Могла оценить объективно: да, не красавец, ничего особенного, видала она и покрасивее мужчин — и до сих пор засматривалась на то, как он движется, как поворачивает голову, как улыбается…
Он был веселый и умный, и добрый, и надежный, и понимал ее чуть ли не с полуслова. И любил. Когда он сказал однажды: «Ты самое лучшее, что со мной случилось в жизни!», Клодин поверила, что это не просто слова — и до сих пор продолжала верить. И все-таки…
Странно, но до сих пор она никогда не ревновала его к другим женщинам. К работе — да, ревновала так, что самой порой становилось стыдно. А к другим женщинам — нет, как-то с самого начала даже в голову не приходило, что Томми — ее Томми — может кем-то увлечься, закрутить за ее спиной какую-нибудь интрижку.
И теперь в это тоже, в общем-то, не верилось. Тем более, рассказать кому, что одним из поводов для ревности является поведение кота, люди бы наверняка посмеялись. И все-таки…
Вот именно — и все-таки…
Своего кота Клодин знала куда дольше, чем мужа — целых пять лет; вырастила его из крошечного, помещавшегося в пивной кружке котенка. И чутью его доверяла едва ли не больше, чем своему собственному.
Дело в том, что хотя Дино и не был кастрирован, но котом он был культурным и воспитанным и почти не метил. Исключение составляла обувь людей, имевших, что называется, «виды» на его хозяйку — каким-то непостижимым образом он безошибочно отличал их от ее приятелей и деловых знакомых.
Выйдя замуж и переехав в Лондон, Клодин, естественно, взяла Дино с собой. Некоторое время кот бурно протестовал против присутствия в доме Томми — чуть ли не месяц приходилось прятать его ботинки в стенной шкаф, а тапки в тумбочку — но потом, поняв, очевидно, что выжить «третьего лишнего» не удастся, как-то в одночасье принял его: стал брать из рук ветчину и забираться на колени, когда тот устраивался перед телевизором; покушения на ботинки тоже прекратились. С тех пор в семье царили мир и благодать.
Но никогда — ни разу до сих пор Дино не интересовался обувью женщин! И первое, что пришло в голову Клодин, когда она услышала про тапочки Арлетт — а не хотел ли кот таким образом дать понять окружающим: «Меня-то не проведешь: эта — рыжая, с писклявым голосом имеет виды на моего хозяина!»
Да нет, чепуха, ну как можно об этом всерьез думать?! Она встряхнула головой и призвала на помощь здравый смысл.
«Конечно, чепуха, — подтвердил тот. — Такая же чепуха, как переживать из-за глупенькой кокетливой семнадцатилетней девчонки. Для Томми она всего лишь часть очередной операции.»