Маленький белый «фиат»
Шрифт:
Она прислушалась к тому, что говорили, и поняла, что она натворила.
— О, черт, — сказала она, — я убила принцессу.
Глава 5
Вероника открыла входную дверь.
— Входи, — шепнула она, — быстро.
Она буквально втащила Эстеллу в дом.
— Ты ведь никому не сказала?
— Что? О том, как ты убила принцессу Диану и ее приятеля?
Вероника звонила ей после просмотра новостей и умоляла приехать на метро как можно скорее. Она поняла, что Веронику глючит и что она отойдет после стакана вина и, возможно, оплеухи. У них был уговор: в случае истерики у одной из них другим разрешалось
— Да, — прошептала Вероника. — Очевидно. Так ты кому-нибудь говорила?
— Нет, конечно нет.
— И даже Бригитте?
— И даже Бригитте. Если бы я и сказала, она не стала бы слушать. Ее ничего не интересует, кроме этих морских свинок, тряпок и красивых мальчиков.
Вероника ее не слушала.
— Что же мне делать? — спросила она.
— Прежде всего выпей и остынь.
Она признала совет здравым, и они прошли на кухню.
— Так ты уже переломалась? — спросила она, почувствовав неловкость за свое невнимание к подруге. Она выглядела виноватой, почти как Цезарь, когда его, бывало, застанут в тот момент, когда он только что оконфузился на ковре.
— Абсолютно. Никакого героина. Последний раз это было полтора года назад, и я больше никогда не буду потреблять его. Это так плохо для кожи. Ограничиваюсь одной таблеткой за вечеринку, — да ведь с самого возвращения я нигде и не бывала. Пью только сок. Так что все чисто, если тебя это интересует.
— А как насчет валлийской поэзии? — спросила Вероника. В тот день, когда Эстелла покончила с героином, она нашла антологию валлийской поэзии на английском языке и втрескалась в нее очертя голову, во всю сразу — от корки до корки.
— Что касается валлийской поэзии, то не скажу, что переломалась, — заметила она, и глаза ее помутнели. — Частица моего сердца навсегда отдана Дилану Томасу [3] , Р.С. Томасу и всяким прочим Томасам.
На этом Эстелла прервала свой рассказ о валлийской поэзии, по опыту зная, что если она не попридержится, то последует бесконечное продолжение. Во время ее последнего пребывания в клинике дело кончилось тем, что пациенты обратились к ней с петицией, в которой умоляли ее сократить выступления на эту тему до одного часа в день. Этот документ подписали все пациенты; даже те, которые обыкновенно лишь стонали, раскачиваясь взад и вперед, умудрились мобилизоваться и приложить перо к документу протеста; подписались даже некоторые медсестры. Она начала сосредоточенно открывать бутылку вина.
3
Дилан Томас (1914–1953) — один из крупнейших британских поэтов-модернистов, который видел одной из задач поэзии проникновение в самую суть рассматриваемых явлений. Известен нетрезвым образом жизни.
— Я думала, что ты пьешь только фруктовые соки, — сказала Вероника.
— Но виноград ведь тоже фрукт?
— Допустим. Давай-ка присядем, и я тебе все расскажу.
Сопровождаемые Цезарем, они отнесли свои стаканы в гостиную.
— Все случилось в мгновение ока, — сказала Вероника. — Еду я домой после той тоскливой ночи, о которой я тебе рассказывала. Вела я очень медленно и очень осторожно: знаю же, что выпивши, а к тому же еще — тащусь. Въезжаю я в тоннель, тот, что показывали в новостях, и вижу, как сзади на меня несутся эти яркие фары. Эта машина не сбавляет хода и, похоже, пытается, прижав меня, обскакать по внутренней
Этот звук был очень хорошо знаком им обеим.
— Все не казалось таким уж серьезным, но я слышала, как они гудели: должно быть, я их вывела из себя.
— А ты точно уверена, что это не глюки? — Эстелла вспомнила, как однажды, после лихо проведенных выходных, Вероника весь вечер отсиживалась за кроватью, уверенная в том, что девяностолетняя женщина из дома напротив ждет ее появления, спрятавшись на дереве с трубкой и целым колчаном отравленных стрел.
— Поверь, я точно знаю. Пойдем-ка.
Эстелла прошла за ней в гараж, и Вероника показала ей отметину на машине. Задние фонари были разбиты, крыло немного помято, но ничего ужасного на самом деле не было.
— Не так уж и плохо, — сказала Эстелла. — Ты уверена, что не ошиблась?
— Абсолютно уверена. Тот же тоннель, время, машина… это я устроила аварию.
— Послушай-ка, — сказала Эстелла, — я тут подумала…
— Что?
— О, черт!
— Ладно, — сказала Эстелла. — Все не так сложно — нам нужно лишь найти практическое решение для вполне преодолимой ситуации.
Несколько минут они пили в темноте.
— Когда твои родители возвращаются из Африки?
— Недели через три.
— Тогда не страшно. Машину мы починим и сделаем вид, как будто ничего и не было. Они вернутся с отдыха и найдут машину в полном порядке и дочь — счастливую и спокойную; они ничего не заподозрят. Никто ничего не заподозрит. Откуда им знать, — ведь в новостях не упоминали ни о каком маленьком белом автомобиле?
— Но я на мели. Мне не на что его починить, — она уже сожалела о том, что купила куртку, но, заметив, как та красиво висит на спинке стула, почувствовала прилив тепла, убедивший ее в том, что они созданы друг для друга.
Эстелла обдумывала план, постепенно приобретавший конкретные очертания.
— Жан-Пьер курит много дури, ведь так?
— Да.
— А что общего у всех, кто курит много дури?
— Не знаю. — Вероника задумалась. — Плохие волосы?
— Нет. То есть да. У них обычно плохие волосы, и, кроме того, они обычно должны деньги своим подружкам. Все как один. Когда им надо, они занимают деньги и не возвращают даже тогда, когда те появляются. Засунут их куда-нибудь, как долбаная белка, на тот случай, когда нечем будет догнаться. И сколько он тебе задолжал?
Эстелла, конечно, права. Еще до того, как Жан-Пьер начал работать в журнале, Вероника одолжила ему денег, которые он даже не предложил ей вернуть, хотя она знала, что у него появились кое-какие сбережения.
— Он должен мне шесть тысяч франков. Черт! Прежде чем бросать его, надо было получить с него деньги.
Она рассказала Эстелле о пачках купюр, которые она видела в комоде его спальни. Эстелла вращала глазами.
— Сейчас пойдем туда и получим деньги.
— Не выйдет.
— Почему?