Маленький, большой, или Парламент фейри

Краули Джон

Перед рассветом будет темнеть

Флауэрзы обычно приходили по средам, с охапками цветов для комнаты Вайолет, и, хотя Вайолет всегда чувствовала себя виноватой и пристыженной среди множества обезглавленных и медленно вянущих бутонов, она старалась изобразить изумление и восторг перед садоводческим искусством миссис Флауэрз. Но на этот раз визит состоялся во вторник, и без цветов.

– Входите, входите, – проговорила Вайолет. Непривычно робкие, супруги переминались с ноги на ногу у двери ее спальни. – Чашечку чая?

– О нет, спасибо, – отозвалась миссис Флауэрз. – Мы только на пару слов.

Однако,

усевшись и поминутно переглядываясь (явно не в силах посмотреть на Вайолет), супруги словно воды в рот набрали, и неловкое молчание затянулось надолго.

Флауэрзы перебрались из Города сразу после войны на то место, где раньше жил мистер Макгрегор, – «сбежали», по выражению миссис Флауэрз. Мистер Флауэрз имел в Городе положение и деньги: правда, было не совсем ясно, каково это положение, и еще менее ясно было, каким образом оно приносило ему деньги. Не то чтобы супруги это скрывали, но казалось, что обстоятельно беседовать о будничных заботах им тягостно. Они состояли вместе с Джоном в Теософском обществе; оба горячо обожали Вайолет. Как и у Джона, их жизнь была полна скрытого драматизма; изобиловала смутными, но волнующими знамениями того, что земной путь – вовсе не избитая дорожка, какой его принято считать; они принадлежали к числу тех (Вайолет не переставала удивляться их количеству и тому, сколь многих из них притягивал Эджвуд), кто смотрит на жизнь как на громадный серый занавес, который, отвечая их ожиданиям, вот-вот взовьется перед началом какого-то небывалого и великолепного спектакля; ничего похожего толком так и не происходило, однако терпения им хватало, и Флауэрзы с волнением следили за малейшим его колыханием, пока актеры занимают свои места, и напрягали слух в надежде услышать, как на сцене ставят некую трудновообразимую декорацию.

Подобно Джону, чета Флауэрзов полагала Вайолет участницей труппы или, по меньшей мере, одной из тех, кто находился за занавесом. Сама Вайолет ни о чем таком и не помышляла, и это делало ее в глазах супругов еще более таинственной и пленительной. Их визиты по средам давали пищу для тихой беседы на целый вечер и стимул для благоговейного, неусыпно зоркого существования на всю неделю.

Но этот визит пришелся не на среду.

– Речь идет о гортензии, – начала миссис Флауэрз, и Вайолет с минуту смотрела на нее в недоумении, пока до нее дошло сказанное: так звали их старшую дочь.

Двух других дочерей звали Роза и Лилия. Такое же замешательство возникало, когда назывались и их имена: наша Роза сегодня совсем вялая; наша Лилия сегодня вся в грязи. Сжав руки и подняв глаза, красные от слез, как смогла разглядеть Вайолет, миссис Флауэрз выдохнула:

– Гортензия беременна.

– О господи!

Мистер Флауэрз, редкой мальчишеской бородкой и высоким умным лбом напоминавший Вайолет Шекспира, заговорил так тихо и непонятно, что ей пришлось придвинуться к нему поближе. Но суть она уловила: Гортензия беременна, как она сама призналась, от ее сына Августа.

– Она проплакала всю ночь, – продолжала миссис Флауэрз, и на ее глаза тоже навернулись слезы.

Мистер Флауэрз объяснил, в чем дело, – во всяком случае попытался. Не то чтобы супруги веровали в мирские понятия о поруганной чести: их собственные брачные узы были скреплены до того, как прозвучали традиционные словесные формулы; буйное цветение жизненных сил всегда отрадно. Нет: дело в том, что Август, э-э, казалось,

не понимает этого так, как они, или, не исключено, понимает даже лучше, однако, говоря откровенно, они полагают, что он разбил девушке сердце, хотя сама она говорит, будто он сказал, что ее любит. Им хотелось бы знать, что именно известно Вайолет о чувствах Августа, и – и если да (конец фразы, пошлый и неуместный, брякнулся с глухим стуком, словно из кармана мистера Флауэрза выпала подкова), то как молодой человек намерен повести себя в дальнейшем.

Вайолет пошевелила губами, пытаясь ответить, но не смогла вымолвить ни слова.

– Если Август ее любит, – заговорила она, взяв себя в руки, – тогда…

– Не исключено, – перебил ее мистер Флауэрз, – но он сказал – она говорит, что сказал, – будто есть кто-то еще, э-э, у кого есть более весомые права, кто-то…

– То есть он уже дал обещание другой, – вступила в разговор миссис Флауэрз. – Которая тоже, ну, вы меня понимаете…

– Эми Медоуз? – спросила Вайолет.

– Нет-нет. Ее зовут иначе. Ты не помнишь ее имени?

Мистер Флауэрз откашлялся.

– Гортензия не могла сказать точно. Не исключено… не исключено, что девушка была не одна.

– О боже мой, боже мой! – только и могла выговорить Вайолет, всем сердцем разделяя отчаяние супругов и испытывая признательность за те мужественные усилия, какие они прилагали, чтобы не выказать своего осуждения, однако она и понятия не имела, что тут можно сказать.

Флауэрзы смотрели на Вайолет с надеждой, ожидая, что ее слова впишут случившееся в ту грандиозную драму, которая им виделась. Но Вайолет, пересилив себя, смогла только, с натянутой улыбкой, еле слышно пробормотать:

– Что ж поделаешь, такое не впервые случается на белом свете.

– Не впервые?

– Да, такое уже бывало.

Сердца у супругов забились чаще. Так Вайолет знает: ей известны прецеденты. Какие именно? Кришна с флейтой, разбрасывание семени, воплощения духа, аватары – что еще? Что-то такое, о чем они и не подозревали? Да, блистательней и необыкновенней, чем доступно их разумению.

– Не впервые, – повторил мистер Флауэрз, и его брови поползли вверх. – Да.

– Может быть, – чуть ли не прошептала миссис Флауэрз, – это часть Повести?

– Что? О да, – отозвалась Вайолет, впав в задумчивость. А что сталось с Эми? На что еще способен Август? Где он набрался дерзости разбивать девушкам сердца? Ее обуял ужас. – Но я ничего не знала об этом, мне никогда даже и в голову не приходило… Ох, Август, Август, – с трудом проговорила Вайолет и сникла.

Не их ли это проделки? Откуда ей было знать? Могла ли она спросить у него прямо? Догадалась ли бы по его ответу?

Видя Вайолет в таком расстройстве чувств, мистер Флауэрз подался вперед:

– Мы совсем, совсем не хотели отягощать вас. Не то чтобы мы не думали об этом – мы как раз думали, и не то чтобы не были уверены, – а мы как раз уверены, что все должно уладиться – и уладится непременно. Гортензия ничуть его не винит, дело совсем не в этом.

– Конечно, не в этом, – поддакнула миссис Флауэрз и мягко дотронулась до руки Вайолет. – Нам ничего не нужно. Дело совсем не в этом. Новая душа – это всегда радость. Она будет нашей.