Маленький Диккенс(Биографическая повесть)
Шрифт:
Чарли горько плакал, когда отца его уводили в тюрьму. Он всю свою жизнь не мог забыть этой минуты.
— Солнце навеки закатилось для меня, — сказал Джон Диккенс, покидая свой дом, — земля разверзлась и поглотит меня. Прощайте навеки, мои дорогие…
Мистер Пикквик говорит речь. Рисунок к книге Диккенса «Записки Пикквикского клуба».
Услышав эти слова, Чарли твердо решил не покидать отца. Он непременно разыщет тюрьму и потребует, чтобы его туда пустили.
В
— Скажите, пожалуйста, — робко спросил мальчик, — что это за место?
— А? Это место? — сказал старик. — Это долговая тюрьма.
— Сюда может каждый войти?
— Каждый может сюда войти, но не каждый может отсюда выйти.
— Здесь мой папа. Пустят меня к папе?
— Конечно пустят. Пойдем со мной. Один ты там запутаешься в первый раз. Я покажу тебе дорогу.
Они вошли в открытые ворота и прошли по узкому крытому проходу в сторожку тюремщика. Тюремщик, как видно, хорошо знал старика. Он сейчас же открыл вторые ворота; за ними был внутренний двор.
Чарли со страхом глядел на тюремщика, боялся что не пустит. Но тюремщик только спросил, как его зовут и к кому он идет. Получив ответ, тюремщик махнул рукой:
— Стало быть, иди!
Чарли вздрогнул, когда ворота заскрипели за ним, и ключ снова повернулся в замке. Теперь он был внутри тюрьмы.
Двор был такой узкий и мрачный, что Чарли захотелось поскорее убежать прочь, домой, к матери. Но ему стало стыдно и он храбро пошел дальше за стариком. Они свернули направо и, войдя в третью дверь, поднялись по лестнице. Она вела в галерею, грязную и низкую, освещенную двумя небольшими окнами с железными решетками.
— Мы еще не пришли, — сказал старик. — Это галерея номер первый.
Чарли глядел вокруг с беспокойством и страхом. Потом они пошли наверх по другой лестнице и остановились в такой же темной и грязной галерее. Старик снова остановился и перевел дух.
— Там будет еще одна галерея, а там уже четвертый этаж. Твой папа там. Я его знаю. Он в камере, рядом с камерой моего сына.
Старик снова пошел по ступеням лестницы, ведя Чарли за собою. Лестница освещалась узенькими окнами, откуда виден был тюремный двор. Наконец они добрались до соседней галереи и прошли в самый конец. Старик открыл дверь, и Чарли увидел маленькую каморку, в которой стояли две железные кровати, покрытые ржавчиной. Здесь Чарли, наконец, увидел отца и с радостным криком бросился к нему. Они обнялись, поцеловались. Отец горько заплакал. Видя, что мальчик дрожит от холода, он поспешно повел его к камину. Там они сели перед заржавелой решеткой и стали тихо разговаривать. Огонь горел слабо, угли в камине были придавлены двумя большими кирпичами, чтобы медленнее сгорали.
По щекам Чарли текли слезы. Он робко оглядывал грязную, темную каморку, заржавленные кровати и крохотное оконце с железной решеткой.
Отец сидел перед ним, сгорбленный, и держал его маленькую руку в своей большой и пухлой руке.
— Какой же ты молодец, Чарли, что добрался ко мне! Вот так сын! Маленький герой! У-ди-ви-тель-ный сын! Необыкновенный мальчик!
Чарли приятно было, что отец его хвалил, но он все-таки продолжал плакать. Уж очень жалко было ему отца.
— Сын мой, — важно сказал Джон Диккенс. — Пусть моя несчастная судьба будет тебе уроком на всю твою жизнь. Запомни: если человек получает двадцать фунтов годового дохода и расходует девятнадцать фунтов и девятнадцать шиллингов с половиной, то он будет
Чарли подумал, что отцу наверное очень трудно без денег.
— У меня есть с собой один шиллинг, папа, — сказал он, — мама дала мне, чтобы я купил чего-нибудь на завтрак. Возьми пожалуйста!
— Не иначе как взаймы и под расписку, — объявил Джон Диккенс. — И притом я угощу тебя на славу.
В это время пришел другой арестант, его сожитель. Он ходил в буфет и принес оттуда большую порцию жареной баранины. Решено было устроить общий завтрак: баранины хватит на троих, а на шиллинг, принесенный Чарли, купят пива. Джон Диккенс совсем развеселился.
— Теперь вот что, мой мальчик, — сказал он. — Потрудись, сбегай в нижний этаж и найди там капитана Портера. Поклонись от меня капитану, скажи ему, что ты мой сын и попроси у него ножик с вилкой; капитан не откажет.
Чарли немедленно спустился вниз и довольно легко нашел капитана. Капитан, должно быть, недавно встал, он не успел, причесаться, и волосы щетиной торчали на его косматой голове. На нем был старый-престарый засаленный сюртук. Вместе с капитаном Портером жила его семья: жена и две худенькие, растрепанные и грязные девочки. В одном углу комнаты валялись их смятые постели, в другом — на грязной полке расставлены были блюда, тарелки, и горшки. С этой полки капитан Портер достал ножик и вилку и, отдавая их Чарли, поручил ему передать мистеру Диккенсу его глубокое почтение. Чарли поспешил назад к отцу и они отлично пообедали. За обедом отец опять разговорился. Он жаловался, что нестерпимо жить здесь одному без семьи, что он никогда не привыкнет к такой грязи и дурному обществу. Необходимо вырваться опять на свежий воздух. Он написал письма своим родным и друзьям. Он просит их заплатить его долги. Эти деньги он отработает им в самое короткое время. Пусть Чарли отнесет письма. Неужели они будут жестокосердны и не помогут ему!
Джон Диккенс тяжело вздохнул и пожал Чарли руку. В это время раздался тюремный звонок, — посетителям пора было уходить. Чарли горячо обнял отца и обещал ему, что скоро опять его навестит, Джон Диккенс проводил его к воротам. Вид у отца был такой страдальческий, что мальчик боялся оставить его одного.
И все-таки он с облегчением вздохнул, когда тюремщик отпер дверь и выпустил его на свободу.
Перед тюрьмой толпился народ. Тут стояли люди, посиневшие от холода. Все они давно уже ждали, чтобы тюремщик отпер ворота. Они держали в руках пакетики из серой бумаги. В нее завернуты были ломтики хлеба, колбаса, масло или яйца. Это были бедняки, безработные. Их столько в огромном, богатом Лондоне! За жалкие гроши они исполняли поручения арестантов, бегали для них за покупками и мокли часами под дождем и снегом. Эти несчастные помощники нищих выглядели ужасно. Таких дырявых курток и панталон, таких истасканных пальто и платков, таких искалеченных шапок и шляп, таких сапог и башмаков, Чарли не видел и в лавке старьевщика. Все они носили лохмотья с чужого плеча. Мальчику показалось, что это были даже не люди, а какая-то куча отвратительной рвани. Они шли согнувшись, крались у стен и смотрели на прохожих голодными, пытливыми, страшными глазами. Нищета горбила их спины, заставляла ковылять их нетвердые ноги, выползала из их лохмотьев обрывками грязных тесемок, отравляла спиртом их тяжелое дыхание.
Чарли печально побрел домой. «Хорошо бы сидеть теперь в гостях, — думал он, — чтобы было светло и тепло… Нет, не в гостях, а чтобы это было у нас дома. Чтобы гости были у нас, а папа не сидел в тюрьме. Мы танцевали бы под музыку, и все были бы веселы и довольны».
Снег падал крупными хлопьями, было холодно. До Чарли донесся плеск воды: мальчик переходил Лондонский мост. Мрачный туман заволакивал реку. Видны были только светлые пятна на воде от фонарей. Они как будто манили к себе бездомных, голодных, измученных…