Шрифт:
Ширли Джексон
Маленький дом
Надо будет купить хороших светильников, была ее первая мысль, а вторая: и собаку или же, по крайней мере, птицу, какую-то живность. Опустив чемодан на пол, она стояла в маленькой прихожей маленького дома, который принадлежал ей, ее первый дом. Все еще держа в руке ключ от входной двери, она вдруг вспомнила, что тетя всегда вешала ключ от черного хода с биркой «черный ход» на крюк у черного хода, а ключ от боковой двери — на крюк у боковой двери, а ключ от веранды — на крюк у веранды, а ключ от погреба — на крюк у погреба, и, когда она захлопнула входную дверь, все эти ключи легонько качнулись, раз-два, назад-вперед. Лишь бы оно двигалось, создавало милую возню — пусть это будет обезьянка или кошка, только не чучело, подумала она, поймав себя на том,
Ей захотелось нарушить тишину, она кашлянула, и негромкий звук проник в пыльную темноту дома. Ну вот, я и здесь, сказала она себе, дом принадлежит мне, теперь я могу делать, что угодно, и никто никогда меня не выгонит меня — ведь это мой дом. Она прошла вперед, потрогала колонну резного дерева, подпиравшую винтовую лестницу, — мое, мне принадлежит — и ощутила внезапный прилив радости, настолько осязаем был маленький дом — спасибо тетя! О Господи, подумала она, смахивая с руки пыль, а ведь мой маленький домик необходимо немного прибрать; она улыбнулась, предвкушая веселую работу, что ждет ее завтра и послезавтра и во все остальные дни, которые она проведет в своем доме, поддерживая чистоту и порядок.
Ей захотелось посвистеть, как-то внести в дом движение и шум, она повернулась, открыла дверь направо и шагнула в тусклую заставленную комнату. Жаль, что я приехала сюда вечером, тетя, конечно же, не любила яркий свет; интересно, как она вообще что-то различала в этой комнате. Темное пятно на низком столике у двери постепенно приняло очертания приземистой настольной лампы; она нажала выключатель, и под лампой образовался круг света, так что она смогла отойти от порога и углубиться в комнату, по всей вероятности, тетину любимую. Со дня смерти в комнату наверняка никто не входил, даже не открывал ее и не зажигал свет; подрубленное с одного края полотенце для чайной посуды лежало на ручке кресла; она почувствовала внезапный прилив нежности и что-то вроде стыда, вспомнив, сколько полотенец, подшитых, приходило к ней на дни рождения и под Рождество, а сейчас они, все еще в подарочной бумаге, лежали на дне чемодана, который она не успела забрать со станции. Попользуюсь ее полотенцами хоть теперь, в ее доме. И тут же: да ведь это мой дом. Она аккуратно сложит полотенца в стенной шкаф для белья, возможно, она закончит и это полотенце; она взяла его и, не вытащив воткнутую тетей иглу, аккуратно сложила, оставив шитье на потом, когда она спокойно сядет в своем кресле, в своей комнате, в своем доме. На столе лежали тетушкины очки; неужели она сняла их и отложила шитье перед самым концом? Чтобы успеть подготовиться к смерти?
Не думай об этом, строго сказала она себе, ее больше нет, а дом скоро снова оживет; завтра же приберусь, когда будет светло; и как только она умудрялась шить при таком свете? Она прикрыла очки полотенцем и взяла со стола небольшую фотографию в серебряной рамке; тетя, узнала она, и еще какая-то женщина — улыбается, подруга, наверное; стоят под деревьями; должно быть, дорогая память, спрячу ее в укромном местечке. Она смутно помнила этот дом; ребенком она иногда приезжала к тете, но это было очень давно, и на воспоминания о доме и о тете наложились воспоминания многих лет — изматывающие разочарования, уныние и цинизм; возможно, она с такой готовностью приехала получить наследство, потому что тосковала по детской беззаботности. В углу, как и прежде, стояла музыкальная шкатулка; она осторожно завела ее, и из шкатулки раздалось приглушенное, некогда мелодичное бренчание. Завтра займусь шкатулкой, пообещала она себе, распахну окна, и дом наполнится свежим воздухом, а старье благополучно отправится на чердак; эта комнатка будет очень уютной, — и она оценивающе склонила голову на бок — если вынести хлам и прибраться. Старую тахту помилую, сменю ей обивку на что-нибудь яркое, большое кресло, так и быть, тоже оставлю и, пожалуй, парочку журнальных столиков; камин — чудесный, к нему подойдет ваза с цветами, с цветами из моего сада. В камине будет полыхать огонь, я сяду вот здесь с вязанием, рядом прикорнет собака, и на полу — два-три красивых светильника, куплю их завтра же и никогда больше не буду несчастной. Завтра: купить светильники, проветрить комнату, завести музыкальную шкатулку.
Оставив позади себя неяркую цепочку зажженных ламп,
— Чертова дверь, вечно я забываю вызвать мастера, чтобы починить защелку.
Теперь я сделаю это за нее — утром вызову мастера. Она нашла в кладовке бумажный пакет — там всегда лежали бумажные пакеты, соскребла гнилой помидор с подоконника, прошла через черный ход и выбросила пакет на помойку. Возвращаясь, она захлопнула дверь так, чтобы защелка сработала; ключ висел, где положено, у двери, она сняла его и заперла дверь; а ведь я совсем одна в доме… и легкий холодок пробежал у нее по спине.
Около раковины стояла вымытая и давно вытертая чашка, из которой последний раз пила тетя; наверное, тетя, отложила шитье и пошла на кухню, чтобы выпить на ночь чайку; интересно, где они нашли ее; она всегда выпивала перед сном чашку чая, совсем одна; жаль, что я ни разу ее не навестила. Теперь эта красивая старинная посуда — моя, фамильная посуда, граненые бокалы и серебряный чайный сервиз. На шарообразной вешалке, прибитой к двери погреба, висел тетушкин свитер, как будто она только что сняла его, а на крючке около раковины — ее фартук. Тетя никогда не раскидывала вещи, а вот свитер так и не успела убрать. Она вспомнила об изящных фартучках ручной вышивки, лежащих в комоде, в прихожей, и представила, как наденет такой фартучек и вынесет гостям благоухающий чай, как они будут пить из старинного сервиза, из тонких расписных чашечек; возможно, она пригласит соседей посмотреть ее очаровательный, гостеприимный, светлый маленький дом; нужно позвать гостей и на коктейль, решила она; держу пари, в доме — ни капли спиртного, разве что вино из одуванчиков.
Сначала будет непривычно спускаться по утрам вниз и готовить завтрак в тетиной кухне, она сразу же вспомнила себя маленькой за кухонным столом с тарелкой овсяной каши; непривычно будет есть из тетушкиной посуды, заваривать кофе в большом старом кофейнике; хотя кофейник, пожалуй, не подойдет; он, похоже, с причудами и, наверняка, неуравновешенный, такой вряд ли послушно подчинится чужой руке; завтра обойдусь чаем, а потом куплю себе новый кофейник. Светильники, кофейник, мастера — починить замок.
После минутного колебания она взяла тетин свитер и фартук, связала их вместе и бросила в ведро. Все равно они никому больше не пригодятся, ободряюще сказала она себе; нужно выбросить всю ее одежду, и она представила, как стоит красиво, по-городскому одетая в ярко освещенной столовой и рассказывает гостям о своем маленьком доме: " Видели бы вы его, когда я приехала, — скажет она, — видели бы вы, что здесь творилось, когда я вошла. Мрачные маленькие лампочки, все — ну, просто завалено каким-то хламом, да еще голова лося, кроме шуток — чучело головы лося. На столе шитье, а в раковине — чашка, должно быть, последняя тетина чашка чая". Сказать им, как тетя отложила шитье, приготовившись умереть? И как не дочитала рассказ, повесила свитер и вдруг почувствовала боль в сердце? "Видели бы вы его, когда я вошла, — скажет она, потягивая из бокала. — Темный, мрачный. Я приезжала сюда еще ребенком, но, честно признаться, не помнила, что здесь такой хаос. До сих пор не пойму, как она оставила мне дом, я о нем и не мечтала"!
Она вдруг почувствовала себя виноватой и нежно коснулась пальцем неприветливого кофейника. Завтра я вычищу тебя; жаль, что я не приехала на похороны, надо было все-таки выбраться. Завтра же возьмусь за уборку. В дверь черного хода постучали, и она, вздрогнув, обернулась; я и не заметила, как здесь тихо, подумала она, облегченно выдохнула и быстро направилась к двери.
— Кто там? Одну минуточку.
Она отперла дверь дрожащими руками.
— Кто здесь? — спросила она в темноту и тут же застенчиво улыбнулась двум старушечьим разглядывающим ее личикам.