Маленький горбун
Шрифт:
– Здравствуй, Морис, здравствуй, Адольф, – сказал Франсуа. – Надеюсь, сегодня вам немного лучше? Вы оба не такие бледные, как вчера, и ваши глаза живее. Я не останусь у вас долго… как вчера. Я вам расскажу только, что семья Гибер завтра переедет в Аржентан. Там они нашли очень симпатичный дом, а их усадьбу будут перестраивать. Кажется, они ничего не потеряют, потому что из страхового общества им выдадут много денег. Ну, до свидания, мой бедный Морис, до свидания, Адольф! Я постоянно молюсь о вашем исцелении.
Франсуа дружески кивнул им головой и пошел к двери.
– Франсуа, –
Маленький де Нансе быстро подошел к его постели.
– Прости меня, Франсуа, – сказал Морис. – Прости Адольфа. Ты добрый, хороший, очень хороший. А мы были злы, особенно я. Как я наказан, Франсуа! Если бы ты знал, как все у меня болит. И постоянно, все время. Все эти повязки, все эти тиски так жмут меня, не дают двинуться, у меня нет ни минуты отдыха.
– Бедный мой Морис, – сердечно произнес Франсуа. – Как ужасно, что случилось это страшное несчастье! Мне грустно, страшно грустно, что я не в силах тебе помочь. Но если бы я мог хоть немножко развлечь тебя и Адольфа, я бы каждый день приходил к вам.
– Приходи, добрый, славный Франсуа, – попросил Морис. – Приходи каждый день и сиди у нас подольше.
– Ну, значит, до завтра, мой милый Морис, до завтра, Адольф!
Едва он вышел, как печальные глаза Мориса обратились к Адольфу.
– Почему ты ничего не сказал ему? – спросил он брата. – Неужели тебя не тронула доброта славного Франсуа, с которым мы обращались так дурно? Ведь еще третьего дня мы грубо молчали, когда он пришел, между тем, несмотря на нашу невежливость, он хочет продолжать бывать у нас.
– Я ненавижу этого гадкого горбуна, – заявил Адольф, – все горбатые злы, ты прежде сам говорил это.
– Я говорил необдуманно и дурно, – заметил Морис. – Франсуа очень добр.
– Разве можно сказать, какой он, – продолжал Адольф, – злой или добрый?
– То, что он делает для нас, доказывает, что он добр. Пожалуйста, если Франсуа придет к нам завтра, будь с ним повежливее и скажи ему хоть несколько слов.
Адольф ничего не ответил. Усталый Морис тоже замолчал.
По дороге домой Франсуа радостно пересказал отцу все, что ему говорил Морис. Де Нансе тоже был доволен и заметил сыну, что доброта и снисходительность всегда сильнее суровости и строгости.
– Продолжай свое доброе дело, дружочек, – прибавил он, – может быть, Морис совсем исправится. Право, самое высшее счастье сделать злого добрым.
Христина пришла в восторг, узнав обо всем, и принялась упрашивать Франсуа постараться смягчить также и Адольфа.
Франсуа каждый день бывал у больных мальчиков. Через месяц Адольф поправился от ожогов, но, несмотря на просьбы Мориса, несмотря на неисчерпаемую доброту Франсуа, он не смягчился к маленькому де Нансе, доброта и приветливость горбатого мальчика не тронули его. Бедный Морис, пораженный великодушием Франсуа, напротив, стал терпеливее и мягче и с каждым днем покорялся своей судьбе все больше и больше. Через два месяца доктор позволил ему встать.
Но едва бедняжка поднялся с постели, тотчас же от слабости опустился на прежнее место. Вторая, более счастливая попытка, позволила ему удержаться на ногах. Он повернулся к зеркалу и пришел в
Несчастный Морис громко закричал от ужаса и почти без сил упал на кровать. Жизель Сибран бросилась подле него на колени, закрыв лицо руками, отец быстро вышел из комнаты, чтобы скрыть от сына свое горе.
– Боже мой, Боже мой! – в отчаянии закричал Морис. – Боже, сжалься надо мной, не оставь меня таким, как я теперь! Что со мной будет? Я не хочу жить и видеть, что надо мной насмехаются.
Встав, он снова подошел к зеркалу и заплакал:
– Я страшен, я ужасен! Сам Франсуа испугается меня. Правда, он горбун, но у него прямые, не согнутые ноги и хорошенькое лицо. А я-то, я-то! Мама, мамочка! Помоги, помоги мне. Пожалей меня, спаси…
Жизель подняла заплаканное лицо, снова посмотрела на Мориса, но не могла выговорить ни слова и, боясь лишиться чувств от жалости к сыну, не ответив ему, встала и выбежала вслед за мужем, чтобы плакать вместе с ним.
Морис остался один перед зеркалом. Чем больше он рассматривал свою искалеченную фигуру, тем более ужасной и отталкивающей казалась она ему. На бледном лице шрамы и красные пятна были еще заметнее. От слабости ноги мальчика сгибались. Пока он стоял перед зеркалом, дверь медленно отворилась и в комнату вошел Франсуа. Добрый мальчик всегда боялся чем-нибудь опечалить или обидеть других и потому, хотя и с трудом, но сдержал изумленное восклицание при виде Мориса, он почти не узнал его и скорее догадался, что это он. Сибран быстро повернулся: по выражению лица Франсуа он хотел узнать, что тот почувствовал при виде его. Но на лице горбатого мальчика он увидел только выражение глубокой жалости и искренней нежности.
– Бедный мой Морис, – сказал Франсуа, – бедненький! Какое несчастье. Боже мой, какое ужасное несчастье!
И он нежно обнял и поддержал Мориса, который чуть не лишился сознания. Он усадил его в кресло, сам присел рядом с ним и горько заплакал. Плакал и Морис.
– Ничего, голубчик, – через несколько минут сказал Франсуа, – ничего, ты, может быть, поправишься и станешь таким же, как был прежде. Не теряй надежды. Ты очень слаб и не можешь держаться прямо. Через несколько дней, самое большее – через несколько недель, к тебе вернется прежняя сила и ты выпрямишься.
– Нет, Франсуа, – ответил Морис, – я чувствую, что уже никогда не сделаюсь прямым. А мои ноги? Как они могут поправиться? Они вывернуты и сведены. А плечо? Разве оно может отодвинуться назад и сделаться таким, как было? Посмотри на меня и на себя. Помнишь, как я смеялся над твоим горбом, как я находил его безобразным и мучил тебя этим? Теперь я могу только завидовать твоей наружности. Я никогда не осмелюсь никому показаться, я никогда больше не выйду из своей комнаты…
– И сделаешь худо, мой бедный Морис, – ласково сказал Франсуа. – Ты заболеешь, тебе будет страшно скучно, и твои страдания еще усилятся.