Малиновый запах надежды
Шрифт:
– Да, в четверг, – пояснил Кирилл.
Он разулся и повесил на вешалку кожаную куртку.
– Хочешь чаю? – предложила я.
– Не откажусь, – улыбнулся он.
Нам обоим было немного неловко, как в мои первые визиты к нему в больницу. И хоть во время последних встреч мы довольно непринужденно общались, сейчас будто вновь налаживали тонкий контакт.
Мы прошли на кухню, и я порадовалась про себя тому, что успела перемыть всю грязную посуду. При Лелике мне не бывает стыдно за тарелки в раковине. Хороший это знак или плохой? Может быть, Леонид мне уже настолько привычен,
– Я приходил к тебе в пятницу вечером... – сказал он, присаживаясь за стол.
И я, не дав ему договорить, резко перебила:
– Так это был ты?!
– Да, – немного смутился Кирилл. – Хотел вернуть тебе диски и плеер.
– А... конверта ты мне не оставлял? Белого такого конверта? – продолжала жадно допытываться я, пропуская его слова мимо ушей.
– Нет. У тебя на пороге уже валялся конверт, но я не знаю, кто его бросил. Я лишь позвонил в твою дверь, не дождался ответа и спросил у соседки, в этой ли квартире ты живешь.
– Ясно, – вздохнула я.
Если еще недавно я подозревала в авторстве анонимок незнакомого «высокого брюнета в кожаной куртке», описанного Лейлой, то сейчас опять не знала, на кого думать.
– Эй, ты в порядке? – спросил Кирилл.
Что-то за последние дни мне этот вопрос задают слишком часто, стоит призадуматься.
– Да-да, в порядке, – встрепенулась я. – Сейчас будем пить чай. Какой ты любишь – зеленый, черный?
– Черный.
– Слава богу! Потому что у меня нет зеленого.
Кирилл рассмеялся, и я тоже улыбнулась.
– Забавная ты! – сказал он после недолгой паузы.
– Один мой знакомый тоже считает, что я «забавная». Даже прозвище мне дал – Мартышка, – зачем-то призналась я. – Остается только понять самой, что же во мне забавного находят люди...
Кирилл не ответил, лишь с улыбкой склонил голову набок, рассматривая меня так внимательно, будто собрался писать с меня портрет. И под его взглядом я вновь почувствовала себя неловко.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Любуюсь.
– Чем? Моими домашними штанами, растянувшимся свитером и взъерошенными волосами?
– Зелеными глазами, красивой улыбкой и ямочками на твоих щеках, когда ты улыбаешься.
Я фыркнула и отвернулась к шкафчику, чтобы достать чашки. Но комплимент Кирилла доставил мне удовольствие – чего уж греха таить. Я налила нам чаю и после этого задала вопрос, который уже давно вертелся на языке:
– Кирилл, я тебе случайно не передавала вместе с остальными дисками...
– Диски! – хлопнул он по столу ладонью, не дав мне договорить. Вышел в коридор и вернулся с небольшим пакетом. – Кажется, тут все, что ты мне дала, – сказал он, выкладывая на стол мой старенький плеер и несколько пластмассовых коробок.
– Мне, если честно, не так важны все эти диски, как один... Не нашла его дома и подумала, что дала тебе.
Я нетерпеливо перебрала стопку пластмассовых коробочек, открывая каждую в надежде обнаружить диск Тима.
– Нашла? – заглядывая мне через плечо, спросил
– Нет, – разочарованно сказала я, закрывая последнюю коробочку. – Все эти диски мне абсолютно не нужны...
– Посмотри в плеере!
Я нетерпеливо, цепляясь за последнюю надежду, открыла крышку плеера и обрадованно закричала:
– Это он! Он! Спасибо! Спасибо!
Дрожащими пальцами я вытащила диск и, развернувшись к Кириллу, от радости поцеловала его в щеку.
– Гм... Я рад, – смутился он. – Кстати, мне очень понравилась эта музыка. Я даже, признаться, скопировал себе на компьютер. Не рассердишься?
– Нет. Если ты не возражаешь, я принесу магнитофон?
– Почему я должен возражать?
– Хорошо! Я сейчас приду! – обрадованно воскликнула я и ретировалась в комнату за магнитофоном.
Когда я ставила диск, у меня дрожали от волнения руки. Я уже так давно не слышала голос Тима. Он остался в моей памяти, но услышать его сейчас еще раз, наяву, было подобно встрече после очень долгой разлуки.
– Что это за группа, Саш? Они дают концерты? Мне нравится подобная музыка, хотелось бы послушать их вживую.
– Мне тоже, – вздохнула я и, сделав глубокий вдох, нажала на «Play». – Когда-то они давали концерты – часто, чуть ли не каждый вечер. В барах и ресторанах, правда, не в Москве. Но сейчас, увы, уже не дают.
Так странно, мне казалось, что я знаю наизусть все песни Тима. Но та, которая зазвучала из динамиков, была незнакомой. Или просто я так давно не слушала диск...
– Почему группа уже не дает концерты, распалась? – с искренним интересом расспрашивал Кирилл. – Если так, то очень жаль. Очень! Талантливые ребята. Они могли бы пробиться! С такой музыкой, с такой игрой, с таким голосом. Если не они, то кто?
– Да, ты прав. Если не они, то кто?..
Я сидела прямо на полу, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком, и вслушивалась в Тимкин голос – такой живой, невероятно живой. И с трудом сдерживала слезы.
– Его уже нет, а голос живет...
– Что? Что ты сказала, Саш?
Я подняла на Кирилла глаза и повторила чуть громче:
– О том, что солиста уже нет, а голос – живет.
– Что с ним стало? – тихо спросил Кирилл.
– Ушел. В однажды.
– Почему в... «однажды»?..
– Потому что однажды мы встретимся.
– Ты его знала? – неуверенно спросил Кирилл после долгой паузы.
И пересел ко мне на пол. Я с благодарностью посмотрела на него: мне показалось, что таким образом, сев рядом, он хотел разделить со мной боль.
– Да. Знала. Очень хорошо. Мой бывший парень. Тим. Разбился четыре года назад. Я была с ним в машине, но, как видишь, выжила, а вот он... Не понимаю, почему все произошло именно так. Это я должна была погибнуть, а не он. Я. Он был талантлив, его любили, у него могло быть блестящее будущее. А я... Я – кто? У меня нет ни таланта, ни способностей. Я живу обычно, серо. Просыпаюсь, иду на работу, отрабатываю смену, возвращаюсь. Какой толк от такой жизни? Кому я приношу пользу?.. Лучше бы я, но не он.