Малиновый звон
Шрифт:
– А когда?
– А скоро.
– И революция?
– И революция. Но отнюдь не перманентная.
И тут вожди опять принялись хохотать праведным коммунистическим смехом. Я стоял в прежнем смущении, и понимал, что они-то как раз пьют щербет.
– Присаживайся к нам, комсомолец, – предложил мне Ленин.
– Спасибо.
Я присел на край стула и молча смотрел на великие лица.
– Выпей-ка щербетика, комсомолец.
– Простите, я со своей водкой, – сказал я и достал бутылку.
Вот тут-то крайне
– Водка «кристалловская» или «елецкая»?
– Елецкая.
– Весь щербет за бутылку, – тихо сказал Энгельс и конспиративно оглянулся.
– Да какой щербет! Готовьте стаканы, я ещё принесу.
Я так обрадовался, что символы эпох заинтересованы во мне. И, пожалуй, больше, чем я в них. И хоть у нас это была последняя водка, я принёс её, прихватив заодно Якина, Грохотова и Зуаба.
Мы пили с создателями коммунистической идеи на равных – и это был праздник души и сердца, бытия и сознания, единства и борьбы. Мы вели высокоинтеллектуальные беседы о немецкой философии и необходимости декретов. Было удивительно, что великие фантомы воспринимали водку также, как и живые люди. Но мне тотчас объяснили, что не все души одинаковы и если, к примеру, кого-то готовят обратно в физический мир, то и структура его информационного поля меняется чудным образом. Поэтому, мне было приятно общаться с грамотными возвращенцами в левое движение. И жалеть водку в данном случае – непростительное жлобство.
В процессе беседы я спросил у Владимира Ильича про Иосифа Виссарионовича, но не получил вообще никакого ответа. Видимо, тут была какая-то тайна, но какая? А ведь я о многом хотел поговорить с товарищем Сталиным, в особенности о том, как всё-таки прогнать капиталистических пидарасов и снова начать строить социализм. Это была тема моего вечера, которую прервал всё тот же хорошо поставленный голос с небес:
– Прошу внимания!
Перестали звенеть стаканы, прервались беседы, умолкло голодное чавканье.
Голос продолжал:
– Сейчас будут оглашены результаты соревнования за звание лучшей адской бригады, после чего в сосудах будет только щербет и перед вами выступят артисты.
Тут невидимый микрофон зафонил, засвистел и кто-то в небесных хлябях сказал душевно: «Блядь!». На трибуну опустилось густое серое облако. Раздался какой-то поспешный строительный шум и облако рассеялось.
На сцене расположилась всё та же инквизиторская четвёрка, но только Льва Толстого заменили хмурым прокуратором Понтием Пилатом. Он то и вышел к микрофону, держа в руках какой-то свиток. Развернув его, прокуратор Иудеи прокашлялся и сказал:
– От лица сильных мира сего, от администрации шестого отделения Ада, мне хотелось бы поздравить вас всех с окончанием очередной вечности и назвать тех, кто особо отличился на ниве исправления и самосовершенствования. Вы все
И тут же раздался неистовый вой и крики проклятий. Где-то, наоборот, кричали: «Ура!!!». Короче, весьма противоречивая реакция была на нашу победу. Понтий Пилат поднял руку и наступила тишина.
– Орать будете потом. А пока я вас не лишил права на щербет, слушайте. В состав бригады Николая Рыбникова вошли: Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Юрий Клинских, Сергей Боткин, Ярослав Гашек, Пауль Геббельс и находящиеся на принудительном исправлении Беспяткин, Якин и Грохотов. Трём последним даруется свобода и после праздника они будут переправлены в свою реальную жизнь. Остальных ждёт премия, переходящее чёрное знамя и тысячелетний отдых в райском саду по санаторно-лечебному типу.
Тут я уже не слушал оратора. Мы втроём глядели друг на друга с самым глупым видом, на который только способен человек, получивший свободу.
Карл Маркс отечески похлопал меня по плечу и сказал:
– Гут.
Владимир Ильич пожал мне руку и добро так произнес:
– Я верю в тебя, комсомолец Беспяткин. Ты построишь коммунизм.
Потом мы выпили водки. В это время Пилат закончил свое выступление и объявил начало концерта. Инквизиторская четверка упиздила в неизвестном направлении и откуда-то извне засияли лазеры и прожекторы. Заиграла фоновая музыка и пир возобновился.
К нам подошел Зуаб и весело обнял нас своими чёрными руками.
– А как же ты? – спросил я, чувствуя идиотские слезы.
– Я тоже вернусь, – ответил негр.
– Но как?
– Это пока не понять.
В это время на сцену вышел Вертинский и запел:
Я не знаю зачем, и кому это нужно…
Публика стонала от восторга.
Мне трудно описать всю эту ситуацию. Я разглядывал окружающую меня среду словно в тумане и голова моя полнилась неясными мыслями и настроениями. Единственное, что я запомнил хорошо – это звонок моего мобильника, о котором я забыл уже очень давно. Да и как можно звонить на тот свет, если у оператора нет соответствующего роуминга. Но он зазвонил и я вздрогнул. А вместе со мной и Грохотов с Якиным.
– Алло, – тихо отозвался я в трубку.
– Вы, блядь, где бродите? – раздался гневный голос завхоза Ибанова.
– Мы в Аду, Вовка. Крыши крыли. Знамя заработали и с Лениным встретились, – засуетился я
– Ленину привет, а если через полчаса не будет ни вас, ни водки, пиздец всему, я спать ложусь.
Завхоз отключился. Неужели на Земле мы ещё только идём за водкой?!!
– Вам привет, – сообщил я Владимиру Ильичу, смутно осознавая разность часовых поясов и всяких там геолокаций.