Маловероятно
Шрифт:
— Вот почему ты никогда не стремился к славе, — хлюпаю носом. — Ты всегда хотел семейной жизни. Свой укромный уголок в этом мире.
И Мал почти его получил. С Кэт. А потом она умерла. И теперь мне немного хочется вернуться в Ирландию и нарожать Малу детишек. Вернувшись домой после своей первой поездки, я ни с кем не делилась идеями, что роились в моей голове.
Как отчасти — и даже больше — я жалела, что приняла таблетку экстренной контрацепции. Потому что это стало бы отличным предлогом все бросить и уехать к Малу. Я сделала бы то, на что не
Нахмурившись, Мал трет большим пальцем мою щеку.
— Вот ты все и поняла, принцесса.
***
Следующие дни пролетают как один миг.
Мы с Малом занимаемся долгим, изнурительным, чувственным сексом. Часами болтаем, обнимая друг друга. Я много плачу, а он слушает — много. Мал тщательно разрабатывает план рассказать своей семье о нашей свадьбе, а я собираюсь признаться матери.
Но на практике я не отвечаю на ее звонки, а он не заводит никаких бесед со своей семьей. Каждый день он уходит к ним в гости, но не разрешает им зайти в домик. Я бы сказала, что он избегает моей с ними встречи как чумы, но даже с чумой обращаются по-королевски в сравнении с тем, как он ведет себя со своей семьей в моем присутствии.
Однажды утром, еще лежа в постели, слышу чей-то шепот у входной двери.
Этот Мал — задиристый козел, мало напоминающий мужчину, за которого я вышла замуж.
— Время неудачное. Позвоню тебе попозже.
— Когда именно позже? — нервно и настороженно спрашивает пожилая, судя по голосу, женщина.
— До бесконечности, мама.
— Именно так и кажется с тех пор, как появилась она.
С той стороны двери доносится тихий бурный спор. Они ругаются.
— Нет. Точно нет, — громко произносит Мал. — У меня все под контролем. Просто уходи.
Иногда Мал пропадает. И тогда вместо того, чтобы поговорить наконец с Саммер и мамой, я трачу время на споры по телефону с Райнером.
— Просто отправь мне этот чертов материал. Я воздаю ему особую дань уважения, поняла? О, и на случай, если не заметила: ты работаешь на меня! — кричит он на меня сразу же по выписке из больницы.
— Его тело еще даже в землю не опустили, — замечаю я. — И напрашивается вопрос: это дань уважения покойному Эштону Ричардсу, с которым ты работал, или дань твоему карману и компании? Сдается, ты хочешь выжать из этой ужасной трагедии все до малого.
— Я только что пережил сердечный приступ, — ворчит Райнер. Словно этот инфаркт — причина исполнять все его желания.
— Верно, и я не хочу, чтобы у тебя случился второй, поэтому и прошу оставить это дело в покое. Не плати мне за проект. Пусть Эштон упокоится с миром.
Не позволю Райнеру нажиться на его смерти. Его волнует лишь, как продать несколько постеров и выпустить незаконченные песни, чтобы заработать несколько миллионов.
— Добро пожаловать в мир безработицы, милая. На этот раз ты официально уволена, — тут же орет мне в ухо Райнер.
— Благодарю за теплое приветствие.
Пару раз я делала снимки Эштона Ричардса, пока он был наедине с собой, пока страдал от своей ужасной зависимости, что привела к смерти. Не понимаю, зачем кому-то еще это видеть. Он так отчаянно стремился к счастью, но так его и не обрел.
Мал не говорит, что смерть Эштона его расстроила, но он вообще это не обсуждает — только слушает меня. И по-прежнему упрямо не желает ехать на похороны в Штаты.
Возможно, причина в том, что у него есть тайная любовница, семья, жизнь, ведь периодически он продолжает исчезать. Я говорю об этом совершенно спокойно, но, безусловно, что-то в душе ломается всякий раз, когда я просыпаюсь и нахожу его половину постели холодной.
Каждый день я мысленно себе говорю: «Вот сегодня он откроет мне душу».
Каждый день я ошибаюсь.
А потом, через неделю после возвращения в Ирландию, Мал заявляет, что снова готов выступать на улице. Он говорит, что ему нужно прочистить голову.
— Можешь составить мне компанию. Пофотографируй Дублин.
Показываю ему два больших пальца.
— Думаю, я найду, чем заняться.
У меня наконец есть план. Я собираюсь разыскать новый адрес отца Доэрти в старой телефонной книге — толстом желтом каталоге, которым бабушки и дедушки обычно подпирают дверь или используют в качестве самодельной подставки. Отец Доэрти живет в центре деревни, и пора нанести ему визит, пролить немного света на мою ситуацию.
И, конечно, Мал видит меня насквозь. За все наше знакомство мы и месяца вместе не провели, но каким-то образом он лучше всех меня понимает.
— Уверена? — хмурит он брови.
Я киваю.
— Абсолютно.
— Хм.
— Что?
— Последнее время ты не была такой позитивной, поэтому меня настораживает, как ты выражаешься.
— Тяжелая выдалась неделя. — Я иду к нему ленивой походкой и обнимаю за плечи. — Одна свадьба и предстоящие похороны. Я просто хочу немного времени для себя. Может, наконец перезвоню матери и расскажу ей новости.
Мал морщится при упоминании моей матери, но кивает и целует в лоб. Не знаю, почему он ведет себя так, словно это у него терки с Дебби Дженкинс, но если Мал и дергается всякий раз, когда я из чувства солидарности ее упоминаю, то все равно сопереживает как нельзя лучше.
Мал касается губами моего виска.
— Хочешь, сегодня поговорим?
Сердце начинает биться быстрее от зарождающейся надежды.
— О чем?
— Обо всем.
— Ты наконец расскажешь, что происходит?
Он склоняет голову, закрывает глаза.
— Да, — хриплым голосом отвечает муж. — Господи, я не хочу, но да.
Я провожаю Мала до двери, на прощание целую его и машу рукой как образцовая жена, хотя это не в моем стиле. Как только его машина уносится прочь по гравийной дороге, я надеваю ботинки, беру армейскую куртку и бегу на своих двоих в деревню.