Маловероятно
Шрифт:
Я иду на кухню, слыша, как Кэтлин шлепает по полу босыми ногами. Останавливаюсь у мусорного ведра, вынимаю из кармана салфетку и сминаю ее, собираясь выкинуть вместе с глупыми воспоминания о Рори.
Я держу салфетку над ведром, сжимая так сильно, что трясется рука.
Выкидывай уже. Да что с тобой такое?
— Давай! — орет Кики.
Я смотрю на свой кулак, на мусорное ведро, снова на кулак, поднимаю глаза к потолку и судорожно вздыхаю.
Да пошла ты, Рори.
Я
Я не замечаю, как Кэт засовывает ноги в туфли, но прихожу в себя, услышав хлопок двери. Тут же мчусь за ней. Уже поздно, темно, холодно.
Кэт садится в мою машину, заводит ее, разворачивается и выезжает на основную дорогу. Я бегу за ней и крича прошу остановиться. Но оттого она только сильнее вжимает ногу в педаль, чтобы побыстрее от меня избавиться.
Мчась за своей машиной, за своей женой, за будущим, я подумываю остановиться. В зеркале заднего обзора я вижу, что она не в себе. Кэт трясется и так сильно плачет, что я удивлен, как она вообще что-то видит. Может, если перестану за ней гнаться, она остановит машину.
Может, если перестанешь за ней гнаться, она наконец поймет, что ты недвусмысленно ей демонстрировал: ее сестра всегда будет любовью всей твоей жизни, а Кэт всего лишь утешительный приз.
Я ускоряюсь, чувствуя, как по горлу поднимается желчь. Пытаюсь позвонить Кэт, на ходу возясь с телефоном, но она не берет трубку.
Ответь, ответь, ответь.
Не снижая скорость, Кики направляется прямиком к оживленному перекрестку. Не знаю, понимает ли она, что творит. Она не справляется с управлением. Глаза щиплет, сердце бьется о грудную клетку, а я тупой ублюдок, который поплатится за свою глупую фантазию.
Все происходит как в замедленной съемке.
Кэтлин пропускает знак «стоп» в конце дороги.
Слева от нее появляется грузовик с рекламой замороженного мяса на фургоне.
Металл ударяется о металл.
Громкий удар.
Тишина.
Тишина.
Слишком тихо.
От появившегося в воздухе запаха я начинаю задыхаться. Металлический запах крови, обгорелой плоти и конца моей жизни.
Я подбегаю к раскуроченной машине и пытаюсь открыть дверь со стороны водителя, но металл такой горячий, что его не коснуться, всюду валит густой дым. Водитель грузовика вылезает из машины, держась за правую ногу.
Это Шон.
Боже, это же Шон.
На вид он трезвый — конечно, ведь на свадьбе не взял в рот ни капли, потому что сегодня у него смена. Он в истерике, водит ладонью по взъерошенным волосам, у него стучат зубы.
Он подбегает ко мне.
— Господи. Я ее не видел. Она вылетела из ниоткуда.
Он прав. Это не его вина. Она действительно вылетела из ниоткуда. Но почему Шон? Почему он? И почему сейчас я до абсурдности зол?
— Она в порядке? — прямиком спрашивает Шон.
— Ребенок, — охаю я, оборачиваю руку рубашкой и резко
— Она выглядит мертвой, — очевидно в шоке, выпаливает он. — Я не могу сесть в тюрьму. Я не хочу в тюрьму. Господи.
Вот о чем он сейчас думает? О том, что загремит за решетку? Жизнь Кэтлин кончена. Моя тоже. И ребенка. Пожалуйста, пожалуйста, пусть ребенок будет жив.
Мне так много нужно сказать.
Я молчу.
Шон поворачивается и смотрит на меня. Он бледный как призрак.
— Этого бы не случилось, если бы она встречалась со мной. Мал, ты подвел ее. Это ты сделал. Виноват ты один.
***
Кэтлин мертва.
А ребенок нет.
— Почти на волосок от гибели, мистер Доэрти. Вы счастливчик, — говорят врачи.
«Да, — фыркаю я. — Чертов счастливчик».
Я смотрю на крошечное фиолетовое тельце. Я не плачу только потому, что нужно нести ответственность за другого человечка.
Прости, маленькая. Мне ужасно жаль.
Кэтлин ошибалась с самого начала.
Это не мальчик.
Это девочка, и она похожа на нас обоих.
Когда я смотрю на нее, то в голову лезут мысли не о том, что я приобрел или потерял за последний год.
А о том, как все случившееся связано с Рори.
Как она все уничтожила.
И о том, как я отчаянно хочу уничтожить ее.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Наши дни
Рори
— Вам помочь? — спрашивает стоящая в дверях девочка голосом нежным и сладким как мед. У нее самые изумительные волосы. Темно-каштановые, но светлее, чем у ее отца.
У ее отца.
А также у моего мужа.
А также у мужчины, который скрыл от меня правду о своей дочери.
Первое, что я спросила у него, когда мы снова встретились в Нью-Йорке, когда он бросил мне в лицо вести о своем браке с Кэтлин:
— Дети?
— Нет.
Мал даже не раздумывал. Ответ был безжизненным, как и пустота в его красивых глазах. И речи быть не может, что это не его ребенок. Она идеальное смешение Кэтлин и Мала. Вдруг меня сражает неслыханно тяжелая истина. Малаки скрывал ее даже после того, как женился на мне. Он вообще не собирался рассказывать о своей настоящей семье. Он настолько не доверял мне, что не хотел признаваться, как стал отцом. Он считал, что, узнав, я брошу его, если его вообще волновало, захочу ли я остаться.
Я бы не оставила отца-одиночку. Но, черт меня раздери, гадкого патологического лжеца брошу.