Малознакомый Ленин
Шрифт:
Сестра Маняша в мягчайшей форме упрекает его за «негостеприимство», узнав, что мысль об их поездке в Сибирь он не встретил (ни тогда, ни позднее) с должным энтузиазмом. На что Ленин вполне основательно ей ответил: «Насчет моего «ужасного негостеприимства» я буду с тобой спорить. Ведь прежде чем быть «гостеприимным», т. е. принимать гостей, надо же сначала узнать, где будешь жить, — а я этого не знал, когда жил в Красноярске. Нельзя же считать за знание, когда я слышу и говорю: «Шу-шу-шу», но не представляю себе ни пути к этому Шу-шу-шу, ни местности, ни условий жизни и т. д. Затем, прежде чем быть гостеприимным, надо же сначала убедиться, что гостям можно будет доехать и поместиться, — не скажу удобно, но хоть по крайней мере сносно. А я этого не мог сказать до самого последнего времени… Что поездка сюда — вещь довольно хлопотливая и мало приятная, это ты видела уже, конечно, из моего письма с описанием пути на лошадях» (письмо от 30 июня 1897 года, то есть десять дней после приезда в Шушенское) [12].
12
Вот
Мать Ленина не переставала беспокоиться — подходит ли для его здоровья климат Шушенского и Минусинского района. В августе 1897 года она обращалась к Енисейскому губернатору с просьбой перевести Ленина «ввиду его слабого здоровья» в Красноярск, в город на железной дороге, куда ей было бы легче приезжать из Москвы, чтобы видеться и ухаживать за сыном. В этой просьбе ей было отказано. Это не остановило намерения родных ехать в Сибирь. Планы такого рода разрабатывались все время, и даже в августе 1899 года, то есть когда Ленину до окончания срока ссылки оставалось жить в Шушенском всего пять месяцев, мать с сестрой Анной готовы были ехать к нему.
Наблюдателя со стороны поражает беззаветная готовность родных всячески «обслуживать» Ленина — трудно найти другое слово. Достаточно ему намекнуть, что он хотел бы получить особый сургуч и особую печать для заклеивания писем, или лайковые перчатки для защиты рук от комаров, или «чертову кожу» для охотничьих штанов, или новое ружье вместо сломанного, и все родные — мать, сестры, брат, шурин Елизаров — начинают обсуждать заказ, спешат его выполнить, придавая простейшим желаниям Ленина какой-то высший смысл и характер категорического императива. Скорейшее и точнейшее выполнение требований Ленина являлось для них первейшей обязанностью не только потому, что он любимый сын и брат. Сверх любви было признание его «особенным человеком», «гениальным существом», которому должно быть оказано самое большое внимание. Его письма, обращенные к одному из членов семьи, читались всеми, а находящимся в другом городе пересылались. Говоря о пропавших письмах Ленина, Мария Ильинична сообщает: «Некоторые отдельные выражения из этих пропавших писем живо сохранились в памяти его близких…».
Преклонение пред ним, начавшееся еще в Самаре в 1891–1892 годах, приняло уже явно выраженные формы во время ссылки Ленина и появления его первых литературных произведений. Каждое из них — будь то пустяковая статья «К вопросу о нашей фабрично-заводской статистике» или «Еще к вопросу о теории реализации», в которой, можно быть уверенным, не разбирался ни один из его родных [13] ,— должно было им казаться великим событием. Семью охватывало волнение, когда подготовлялся выход сборника «Экономические этюды и статьи». Еще более переписки и волнений было при подготовке и печати книги «Развитие капитализма в России». Главы ее посылались Лениным матери и читались его родными, вероятно, с чувством, похожим на то, с каким верующий человек читает Библию и Евангелие. Исполняя желание Ленина иметь хорошую корректуру книги, семья напрягла все свои силы. Этим делом, кроме корректоров издательства Водовозовой, занимались статистик Ионов, специально приглашенный для проверки цифровых таблиц, сестра Анна, брат Дмитрий. Последний, к удовольствию Ленина, с таким вниманием читал и корректуру и рукопись, что обнаружил в последней описку: Ленин вместо 41,3 поставил 14,3.
13
Эта статья, как и другие его статьи на ту же тему,— есть лишь очень невдумчивое изложение главы второго тома «Капитала» Маркса о «воспроизводстве в обращении всего общественного капитала».
Иллюстрацией, насколько далеко шли родные Ленина в постоянном стремлении доставить ему удовольствие, могут служить хотя бы два примера. Ленин, имея пристрастие к охоте, решил завести себе собаку. Об этом он известил родных: «Взял щенка у одного здешнего знакомого и надеюсь к будущему лету вырастить и воспитать его: не знаю только, хороша ли выйдет собака, будет ли чутье». Родные из письма увидели, что охота его увлекает, а раз так, то сей вопрос немедленно становится в их ordre du jour, и Марка Елизарова осеняет мысль — не достать ли в Москве хорошую охотничью собаку и отправить ее в Шушенское к Владимиру Ильичу. Ленин в письме от 8 января 1898 года ответил, что «я бы очень сочувственно отнесся, конечно, к подобному плану, но, по всей видимости, это чистая утопия… Марк, должно быть, просто «размахнулся»». Пересылка собаки за тысячи километров, подчеркивает Ленин, «дорога невероятно». И все же его родные были готовы «размахнуться» на удовлетворение прихоти, которая
Другой случай не менее показателен. В 1897 году в месяц поспевания вишни и появления ее в громадном количестве на рынке Москвы родные, зная, что этого фрукта в Сибири нет, начали обсуждать, нельзя ли как-нибудь послать «Володе» в Шушенское «пудик вишни». Ведь это доставило бы ему большое удовольствие! Может быть, напомнило бы вишни, окружавшие беседку в саду симбирского дома? Ленин расхохотался, узнав о таком проекте. «Ваш план, — писал он в ответ 31 июля 1897 года, — посылки сюда, тысчонок за 6 с хвостиком верст, «пудика вишни» заставил меня только разинуть рот от изумления (а не от желания схамкать эту вишню…) …перед богатством вашей фантазии».
Ленин, конечно, был в праве смеяться над такими абсурдными проектами. В то же время он свыкался с тем, что входило в семейную систему обожания и преклонения пред ним. Все принималось как должное, укрепляло его самоуверенность, а на этой почве крепче вырастала вера в свою «уникальность» и бесспорное обладание «полнотой истины».
Важнейшим произведением, подготовленным Лениным в тюрьме и написанным в ссылке, было «Развитие капитализма в России». В одном из своих писем (16 апреля 1899 года) он ссылается на издательницу Водовозову, якобы сообщившую, что он может рассчитывать на получение от книги «около 1 1/ 2тысяч рублей». Так как книга была результатом трехлетней работы, Ленин находил такое вознаграждение малым. Наоборот, указанная цифра гонорара кажется почти невозможной. Книга была напечатана в количестве 1200 экземпляров ценою в магазине в 2 рубля 50 копеек. При продаже без остатка всего издания (исключая авторские экземпляры и разосланные журналам и газетам для отзыва) общая сумма поступлений могла быть 2812 рублей. Невозможно допустить, чтобы автору было уплачено 53 % валового оборота. Это не могло практиковаться ни одним издательством. Учтя затрату на бумагу, типографию и скидку книжным магазинам, это означало бы, что издательница Ленина ничего, кроме убытка, от его книги не получила бы. Редакторы второго полного собрания сочинений Ленина в 1927 году указали, что «Развитие капитализма в России» разошлось в течение одного года. Это преувеличение. Книгу можно было легко найти в книжных магазинах, например в Киеве, даже в 1903 году. Нужно думать, что она была и на складе у издательницы. Если бы книга была продана в один год, Водовозова, вероятно, предложила бы выпустить ее вторым изданием, а это не было сделано.
Ленин не получил следуемого ему гонорара сразу в руки. Значительнаячасть его дошла до него лишь в 1901 году в Мюнхене, что можно усмотреть из трех писем его к матери. Никакого поступления гонорара от книги в год ее выхода, то есть в 1899 году, Ленин не имел, и на него не приходится указывать, определяя литературный заработок, действительно поступивший к нему за его трехлетнее пребывание в ссылке (май 1897 года — конец января 1900 года). В этот период Ленин мог получить небольшой гонорар за сборник «Экономические этюды и статьи» от той же Водовозовой, часть гонорара за перевод книги Вебба от издательницы Поповой и гонорар за пять небольших рецензий и пять статей в журналах: «Новое Слово» (1897, №№ 7–10), «Начало» (1899, № 3), «Научное Обозрение» (1899, №№ 1, 8, 12) и «Жизнь» (1899, № 12). Остальные две статьи появились уже в 1900 году и в указанный счет войти не могли.
Возникает далеко не лишенный интереса вопрос: в состоянии ли был Ленин с только что указанным заработком прожить в Шушенском так хорошо, как он жил, если бы не было помощи матери, то есть все того же «фамильного ульяновского фонда». Читатель, а на это и рассчитывают партийные издатели писем Ленина, прочитав их и не подвергая анализу, наверное, придет к выводу, что, начав впервые в апреле 1897 года (статья в «Новом Слове») зарабатывать литературными трудами, а Ленину исполнилось тогда 27 лет, он с тех пор стал прочно на ноги и больше в денежной поддержке матери уже не нуждается.
Это было бы неверным и поспешным заключением. Приход от гонорара никак не мог покрыть его расходы в Шушенском. Огромная часть его не проживалась, не тратилась на повседневные нужды, а шла на покупку книг, журналов, газет, не доходя до Шушенского. Кроме того, часть гонорара откладывалась для расходов на возвращение из ссылки, а часть предполагалось сберечь ввиду отъезда за границу, откуда Ленин намеревался вести атаку на самодержавный строй. Без обращения к матери, вроде «пришли мне побольше финансов» или «пришли мне 200 рублей», он обойтись не мог. Надлежит притом заметить, что Ленин отнюдь не желал жить в Сибири в стесненных материальных условиях. Он хотел жить по меньшей мере «сносно», представление же о «сносной жизни» у него в то время было весьма повышенное,как то можно усмотреть из письма к Анне Ильиничне от 27 июля 1898 года. Сообщая ей, что их самарский знакомый и единомышленник С. И. Мицкевич, тоже находившийся в ссылке, «берет с удовольствием место врача в Средне-Колымске», Ленин обмолвился следующей фразой: «Без этого в ссылке пропадешь. А на 2 1/ 2тысячи прожить-то, наверное, можно там сносно».