Малыш по договору. Подари мне счастье
Шрифт:
Нет. Не так. Я не хочу никакого позже.
Это последнее о чём я думаю, прежде чем у меня закрываются глаза.
***
***
Игорь
Бросаю машину возле входа в клинику, открываю заднюю дверь и беру Алису на руки. А у самого сердце грохочет так, что кажется сейчас
Тупое чувство беспомощности жилы выкручивает и болезненным комком сжимается где-то в районе сердца. Смотрю на бледное лицо Алисы и впервые в жизни не знаю, что мне делать.
Пока поднимаюсь ко входу, набираю номер Комаровой. Благо она ещё в клинике и кажется даже не смотря на мою нечленораздельную речь понимает меня с полуслова. Так что к тому времени, как я с Алисой на руках поднимаюсь на этаж гинекологии, она уже встречает нас возле лифта с санитарами и каталкой.
— Как долго она без сознания? — как только я кладу Алису на каталку, берёт её за руку и замеряет пульс.
— Не знаю. Не долго… Минуты две. Она отключилась, когда я уже сворачивал на парковку.
— Хорошо… в смысле, всё будет хорошо. Всё, Игорь Сергеевич, дальше мы сами справимся. Прошу вас, ожидайте меня в моём кабинете, я выйду к вам, как только проведу осмотр и сделаю сурмаме все необходимые анализы.
— Я хочу присутствовать. И при осмотре, и при анализах!
— Игорь Сергеевич… поверьте, я прекрасно понимаю, что для вас значит этот ребёнок. Уверяю вас, я сделаю всё возможное, чтобы сохранить беременность. Любой ценой, — добавляет с нажимом.
И всё. Ловлю на себе многозначительный взгляд Комаровой, смотрю на Узи, которое до сих пор лежит в руках у Алисы и чувствую, что меня самым настоящим образом накрывает. Бесконтрольной, саморазрушающей яростью.
— Плевать мне на этого ребёнка! — рявкаю так, что на меня оглядываются проходящие мимо медсётры. — Я хочу, чтобы его из неё вытащили!
— Что?!
— Что слышала! Я хочу, чтобы этого ребёнка вытащили из неё! Сейчас!
— Эм… Игорь Сергеевич, вы… вы сейчас просто на эмоциях. Я уверена, что с плодом всё будет хорошо. На данный момент, я вижу только гипертонус, но это поправимо. В любом случае, даже при тяжёлых ситуациях, беременная может провести в лежачем положении вплоть до конца срока, чтобы сохранить жизнь плода. Были случаи, когда родоразрешали даже женщин в коме, так что…
— Услышь меня! — ставлю руку, поперёк входа в смотровую, когда Комарова пытается проскочить туда, вслед за каталкой. — Если этот ребёнок угрожает здоровью Алисы, то от него нужно будет избавиться! Ты меня поняла?!
Тяжело дыша, смотрю на Комарову и выдыхаю только после того, как она растерянно
— Я не смогу вам ответить, угрожает ли что-то… суррогатной матери, — давит интонацией на последние слова. — Пока не проведу осмотр.
Из последних сил заставляю себя оторвать руку от двери и пропускаю Комарову в смотровую. Сажусь на скамейку рядом и жду. Жду, что всё будет хорошо. Потому что я ей это обещал.
Глава 40
Глава 40
Даже не помню, когда в последний раз у меня была такая тяжёлая голова… Настолько, что даже глаза открыть трудно, будто мне на веки положили гири. Титанических усилий стоит их распахнуть, и… лучше бы я этого не делала. Потому что как только мой взгляд выхватывает белые стены больничной палаты, в голове вихрем проносятся все последние события.
Сердце в тот же момент дёргается и болезненно врезается в грудную клетку. Машинально приподнимаюсь на локтях и лихорадочно шарю ладонью по животу. Дура. Что я там хочу нащупать на таком сроке? Если этот срок вообще ещё есть…
От этой мысли во рту становится сухо и перед глазами снова точки тёмные мелькать начинают. Больше всего пугает то, что я ничего не чувствую. Вообще ничего. Ни тошноты, ни боли в животе. Ничего нет. Отсутствие симптомов пугает не меньше, чем их наличие.
Сажусь на постели и медленно выдыхаю, пытаясь выровнять сердцебиение. Нельзя нервничать… В конце концов, рядом со мной нет никаких датчиков, капельниц и прочих атрибутов. Это хороший знак. Если бы что-то было не так с малышом, я бы уже вся была обколота и лежала бы не в палате, а, скорее всего, в реанимации.
Стоит только мне успокоить себя этой мыслью, как открывается дверь и в палату входит Комарова.
На этот раз у неё на лице нет привычной растянутой улыбки, но я стараюсь не думать о причинах её недовольства, чтобы не накручивать себя раньше времени.
— Проснулась уже, — скорее не спрашивает, а констатирует факт. Пододвигает к моей кровати стул и садится. — Ляг и сорочку приподними, мне нужно сердцебиение плода послушать.
Послушно делаю так, как мне сказано и, кажется, даже дышать перестаю, пока Ирина Дмитриевна прикладывает стетоскоп к моей животу.
— Всё хорошо? — спрашиваю, когда она заканчивает осмотр, потому что комментариев от самой Комаровой так и не следует. — С ребёнком всё в порядке?
— У тебя был лёгкий тонус и обморок на фоне стресса. С плодом всё в порядке. Но я в любом случае выписываю тебе больничный. Лучше перебдеть, чем недобдеть и нам с тобой Воскресенский потом головы оторвёт обеим если с его ребёнком что-то случится, — говорит довольно жёстким тоном, при этом на меня Комарова даже не смотрит. Хотя, это последнее, что меня сейчас волнует.