Малышок
Шрифт:
Узнав, зачем явился Костя, она предложила:
– В лаборатории есть теплый уголок, и ты хорошо переночуешь. Пойдем…
Термический цех работал днем и ночью. Он был такой закопченный, что казалось, вместо стен и потолка у него глубокая темнота. Здесь всегда было много металла. Блестящие или ржавые детали, сложенные штабелями, ждали закалки, а в других штабелях детали были черные и жирно лоснились - эти уже получили закалку.
– Сколько годных «рюмок» в последней партии?
– спросила Нина Павловна у пожилой женщины, работавшей за контрольным столом.
– Одиннадцать из двадцати, - ответила та недовольно.
–
– Добиться надо, - задумчиво проговорила Нина Павловна.
– Дело не только в позоре, а в том, что это важно для фронта…
Вниманием Кости завладели главные нагревательные печи, которые назывались туннельными. Две печи стояли рядом - длинные, гораздо длиннее автобуса. В одном конце печи светилось широкое садочное окно, в которое работницы подавали деталь за деталью, а в другом конце, как узкий огненный зрачок, багровело окно для выдачи нагретых деталей.
Он заглянул в садочное окно, и печь показалась огненным туннелем. Там все было раскалено добела - и стены и свод. По туннелю медленно ползли к выдаче заготовки, уложенные рядами.
Ползли они, конечно, не сами - их передвигала цепь, которая через прорезы в полу крючьями цепляла заготовки. Пока заготовка проходила через печь, она нагревалась: была черной, а становилась белой, раскаленной. Оставалось окунуть ее в черное масло и закалить: сделать крепкой, твердой…
– Ты засмотрелся, Малышок. Пойдем!
– позвала его Нина Павловна, которая успела о чем-то переговорить с калильщиками.
В лаборатории было светло, чисто. Удивительно, почему для черного калильного дела нужно так много книг, что они едва помещаются в шкафу, так много непонятной посуды из тонкого стекла и еще весы и микроскопы!
– Вымой руки, - сказала Нина Павловна.
– Теперь закуси. Вот бутерброды с сыром. Ешь, не стесняйся… А я - за работу.
Раньше Костя думал, что работать можно промывочным ковшом, молотком, с ружьем в лесу, за станком или с тележкой, а оказывается, что можно и так: Нина Павловна вынула из портфеля толстые тетради, книги, сложила руки и задумалась, глядя на грубую заготовку для детали «рюмки» и на готовую блестящую деталь.
– Ты, конечно, знаешь, что мы делаем для фронта?
– вдруг спросила она.
– «Катюши» делаем, - ответил он тихо, соблюдая военную тайну.
– Да, делаем некоторые детали для снаряда «катюши»… Это сильное оружие. Фронт требует все больше «катюш», и мы могли бы дать больше, если бы не «рюмка». Сейчас токари точат «рюмки» из закаленных заготовок. Горят, ломаются резцы, работа идет медленно. Можно было бы точить «рюмки» из сырой, незакаленной стали, а уж потом калить готовые, но закалка готовой «рюмки» не удается: у нее слишком тонкие стенки. В закалке «рюмка» деформируется, корежится, получается брак… Сегодня мы успешно закалили только пятьдесят пять процентов «рюмок». Позорно мало!… - Нина Павловна прошлась по лаборатории и твердо проговорила: - Жива не буду, а научусь калить «рюмки»-тонкостенки. Нагрев деталей в соли ничего не дал. Посмотрим, что даст работа со свинцовой нагревательной ванной. Не пойдет дело так - пойдет как-нибудь
– Она села за стол и начала перелистывать книгу.
– Ложись спать, Малышок, завтра я рано подниму тебя…
За шкафом стоял диванчик. Костя лег, укрылся ватником и немного подумал о сегодняшнем дне, который начался плохо, а кончился совсем хорошо. Вот он уедет на Полюс…
Где-то за холмом останется дом, где живут девочка-задавака с синими глазами и обидчик Булкин… Плохие они люди, лучше обойтись без них. Где-то останется цех со старым мастером… Не хочет Бабин сделать Костю токарем по металлу, не дает ему резать сталь - не надо.
– Спишь?
– вполголоса спросила Нина Павловна.
– Не…
– А о чем ты вздыхаешь?
Он промолчал, застигнутый врасплох.
– Тебе жаль оставлять завод и товарищей?
– Больно они мне надобны, поперечные души!
– ответил он с досадой.
– Правда, ведь вы не дружите… И это плохо, что вы не дружите… Все-таки спи, Малышок…
Да, Малышок уедет к Мише на Северный Полюс, до которого «десять километров, и все прямо, с поворотами», и сделает это с радостью; а то, что он глубоко вздохнул, так это просто непонятно почему.
Глава четвертая
Утром, еще в потемках, заводской автобус уехал на Северный Полюс. Пассажирами были ребята из молодежного механического цеха.
– А долго мы полярников, моржей-тюленей, будем на буксире тащить-вытаскивать?
– спросил кто-то.
– Ребята, ребята!
– вмешалась Зиночка Соловьева.
– Я вас предупреждаю: не ставьте на Полюсе вопрос так, что мы приехали брать их на буксир. Это обидное слово. Полярники работают самоотверженно, но получен приказ, что нужно ускорить отправку продукции на фронт. Вот мы и едем помогать филиальским…
Пассажиры автобуса притихли. Костя почувствовал себя важным человеком: он едет выполнять важное правительственное задание.
Сначала за окном мелькали дома, потом фары освещали только стволы сосен, и наконец автобус стал. Приехавшие вышли. Перед ними был высокий забор с колючей проволокой. Сбоку падал луч яркого света. Зашелестел шепот:
– Гляди, прожектор светит…
– А зачем?
– Чудак, не понимаешь! Чтобы сразу было видно, кто идет.
– На Полюсе строго…
– А ты думал!…
– Гляди, на вышке часовой в шубе…
В заборе открылась дверца, и послышался голос:
– Давайте по одному!
Когда пришла очередь Кости, он увидел в сторожке двух военных.
– Имя, отчество, фамилия?
– спросил один из них, глядя в список.
В эту минуту Костя смотрел на овчарку, которая, свесив язык, сидела возле другого военного.
– Малышок, - ответил он, но тотчас же поправился: - Малышев Константин Григорьевич…
– В другой раз не путайте, Константин Григорьевич!
– сказал военный, взяв под козырек.
– И без того видно, что вы малышок.