Малышок

Ликстанов Иосиф Исаакович

Оказалось, что Сева брал заготовки из ближнего штабеля, отмеченного косым черным крестом, куда складывали металл, забракованный центральной заводской лабораторией.

–  За такую штуку мы тебе, Булкин, выговор по цеху дадим, - сказал Герасим Иванович.
– Вот твоя знаменитая лень опять наружу в полной красоте вылезла.

–  Я брал заготовки без «бэ», - оправдывался Сева.
– Они не в штабеле лежали, а возле штабеля. На них не написано мелом «бэ», - значит, они не брак…

–  Кто лучше знает - ты или я?
– разозлился начальник материального

склада.
– Хозяин нашелся!

–  Чего там кричать!
– успокоил его Герасим Иванович и приказал: - Тащите теперь, ребята, все, какие есть, заготовки в бракованный штабель.

Поднялась кутерьма. Мальчики бросились выправлять положение. Из двух черновых станков один стал. Начались простои и на Катином станке. Когда все заготовки были заменены годными, Катя подсчитала отделанные «трубы».

–  Спасибо, Сева, мы из-за тебя уже на восемь «труб» опоздали, - сказала она.

Виновник происшествия промолчал - может быть, потому, что за колоннами был Герасим Иванович, а может быть, потому, что сознавал свою вину.

–  Ты его, Катерина, не трожь: у него что-сь стряслось, - мимоходом шепнул Костя.

–  Ну и денек!
– вздохнула Катя.
– Все вверх дном! Совсем сели!…

НЕУДАЧНАЯ СЪЕМКА

Но самое тяжелое было впереди. Во второй половине смены Зиночка привела за колонны пожилого рыжебородого человека. Под мышкой у него был деревянный фотографический штатив, а пальто оттопыривалось на боку. В последнее время за колоннами перебывало много гостей; их приводила то Зиночка, то работники завкома, то сам парторг - показать, как используется старая техника. Гости бывали разные, но этот был самый серьезный.

–  Здесь работает наша лучшая молодежная фронтовая бригада, - сказала Зиночка.
– С нее и можно начать.

Гость огляделся и пробормотал:

–  Культурно, культурно. Сниму актив бригады, - решил он.
– Самых боевых… Редакция просит групповой снимок новаторов, лучших молодых стахановцев.

–  В бригаде только четыре человека, - замялась Зиночка.
– В активе, конечно, сам Малышев - он известный новатор, потом Катя Галкина - она лучшая стахановка, и потом политрук бригады Лена Туфик… - И она замолчала.

–  И еще Всеволод Булкин!
– строптиво добавила Катя.
– Вообще в бригаде все работают хорошо.

–  Но, Катя, ты понимаешь, что нужно снять актив, - зашептала Зиночка.
– А Сева сегодня устроил такую возмутительную вещь… Разве это сознательность?

–  Ничего! Он больше не будет.

–  Ой, конечно!
– поддержала подругу Леночка.

–  Пожалуйста, мне вовсе не интересно сниматься!
– равнодушно проговорил Сева и крепче затянул кашне на шее.

–  У нас вся бригада заодно!
– вступился за него Костя.
– Мы всегда вместе. Сниматься - так всем.

–  Всех сниму!
– решил фотограф.
– Аппарат выдержит. Хорошо то, что народ дружный, - значит, актив… Молодые люди, подойдите к доске показателей. Мальчики, снимите шапки и пригладьте

волосы. Смотрите только друг на друга, будто меня не существует…

Ребята смотрели друг на друга во все глаза, но прекрасно видели, что делал будто несуществующий рыжебородый человек: он достал из-под пальто фотоаппарат в кожаном чехле, привинтил к штативу и нацелил на бригаду, потом в его руках очутилась непонятная штука - металлическая трубка с площадкой. Рыжебородый насыпал на площадку серебряного порошка из баночки и поднял трубку высоко над головой.

–  Вы, молодые люди, всегда такие серьезные?
– спросил он.
– Ку-ку!

Невольно все рассмеялись. Тут что-то щелкнуло, и блеснул ослепительно яркий свет.

–  Культурно, культурно!
– похвалил ребят фотограф.
– А теперь назовите себя и скажите, кто у кого на фронте. Я запишу.

Когда очередь дошла до Кати, она сказала:

–  Я Галкина Екатерина… У меня папа фронтовик.

–  Пишет?

–  Нет, давно не пишет.
– И отвернулась. Человек нерешительно проговорил:

–  Значит… значит… - Он, может быть, хотел спросить: «Значит, неизвестно, жив ли?» - но решил так: -Я только запишу, что отец на фронте. У меня тоже… сын не пишет с декабря прошлого года. Он был в энской особой дивизии. Я надеюсь, что все обойдется. И вы, Катя, не расстраивайтесь…

Этот суровый человек теперь стал просто грустным, опечаленным пожилым человеком. Зиночка повела его в другие бригады.

–  Нас в газете напечатают!… Ой, я совсем как слепая выйду! Меня никто не узнает! А рот я открыла, потому что смеялась!… - затараторила Леночка.

–  Ты что, Катерина?
– спросил Костя.

Она пошатнулась, провела рукой в воздухе, хотела опереться о станок, но промахнулась и медленно опустилась на пол, точно выбирала место, где сесть.

–  Ну что ты, что ты, Катенька!
– залепетала Леночка и бросилась к ней.
– Опять голова закружилась?

–  Папа тоже с декабря не пишет… Он был… в особой… - сказала Катя, закрыла глаза и склонилась до самого пола.

–  Да поднимите же ее!
– закричала Леночка.

Первым подоспел Сева, но Костя отстранил его, стал поднимать Катю и даже испугался - в ней совсем не было веса.

–  Сами идите в медпункт, если вам нужно!
– сердито проговорила Катя, вырвалась из рук Кости и опустилась на стеллаж.

Ей дали напиться воды из кружечки, Костя взял под руку, Леночка под другую, и они повели - вернее, понесли - Катю. К ним присоединилась встревоженная Нина Павловна. И Катю доставили в медпункт, где главным был старый доктор.

До дороге Катя созналась, что была простужена и ходила на работу с температурой, скрывая это от бабушки и товарищей. И не хотела идти к врачу, потому что боялась, что он заставит ее сидеть дома. С тяжелой душой возвращался Костя за колонны. Бригада вдруг осиротела, потому что лишилась одного человека. Она лишилась одного человека: маленькой, слабенькой синеглазой девчурки, но как будто стала в тысячу раз слабее, чем была, - так ему показалось.