Малюта Скуратов. Вельможный кат
Шрифт:
— Милый человек! За что ты нас? Мы государю великому верой и правдой, — взмолился бородач, упав на колени.
— Да не к тебе мы, — улыбнулся Малюта. — Не к тебе!
Он внезапно испытал неприятное чувство, что русский парень так унижается на глазах у ливонца, а рыцарь хоть бы хны — смотрит спокойно, без боязни.
— Мы по душу твоего немчина, — засмеялся Болотов. — Немчина нам подавай!
— Да за что и немчина-то?! — взмолился Галахов. — Он зла никому не содеял. Живет тихо, пристойно. Лучину задувает раньше всех. За что его?!
Немчин, то есть ливонец, росту высокого и тоже с голубым безмятежным взором,
— Тебя как звать? — спросил кудрявого бородача Малюта.
— Галахов.
— Дурак ты, Галахов. Отойди в сторонку, чтобы не задели.
Однако Галахов не повиновался. Чем-то рыцарь ему по душе пришелся. Может, женкой рослой, которая в углу прислонилась и волосами распущенными, как платом, плечи покрыла. Женщина сверкала недобрыми черными очами, обхватив сама себя поперек за локти, да так, что грудь, и без того налитая, крепкая, ткань распирающая, еще выше торчала и соблазнительней.
— Тебя как зовут? — спросил Малюта, невольно пораженный привлекательной внешностью женщины.
— Матильдой, — ответил, вмешавшись, Галахов. — Трое у нее сосунков. Сначала двойню родила, а за прошлый год сыночка.
— Не твой ли? — хмыкнул Болотов. — Я вижу, ты не промах и до баб охоч!
— Господь с тобой, человек! У меня своя жена раскрасавица и свои детки.
Болотов распахнул дверь в соседнюю горницу. Там на лавках жалась куча детишек и женщин разного возраста.
— Русские вы? — налетел на них Болотов.
— Русские, русские.
— И ты русский? — склонил лицо к мальчонке в беленьких мелких кудряшках.
Мальчик ничего не ответил. Он лишь прижался к пожилой сухопарой женщине в малиновом сарафане.
— Русский! Как же! — негромко произнес будто для себя Малюта, нервным движением раненой руки вытащил саблю из ножен и наискосок рубанул ливонского рыцаря, который — сначала ватно оседая, а потом резче и резче — какими-то толчками опрокинулся затылком на недавно мытый и пахнущий сосной пол.
Болотов выскочил из горницы и, накинув ловко на шею Матильды удавку, поволок вон из горницы, а оттуда в сени и свергнул с крыльца. Женщина лежала, бездыханно разметавшись по снегу, окровавленному собачьей кровью. Ах, как она была хороша — черноглазая, со светлыми пышными волосами! Даже Малюта на мгновение залюбовался ее прелестью. Полные сильные икры розовели на белом. В ней теплилась жизнь, ее еще легко было спасти. Но нет! Не суждено жить Матильде, не суждено!
Галахов выбежал на воздух с высоко воздетыми к небу руками:
— Будьте вы прокляты, звери! Будьте вы прокляты вместе с вашим государем! За что невинных людей мытарите?! За что убиваете?!
— Ах ты, пес поганый! — обернулся Малюта, который намеревался уйти. Черт с ними, подумал он о детях, пускай немчики живут. Холопами станут, землепашцами. — Ах ты, пес поганый! Тебе жизнь даровали, а ты туда же! Ах ты, пес! Изменников пригрел?! Зови ребят, — велел он Болотову, — пусть начнут розыск, да избу очисти!
Однако Галахова уже нельзя было ничем усмирить. Он напал на опричников и здоровым, с головку ребенка, кулаком принялся крушить окруживших его. И метал их, и метал до тех пор, пока не добрался до Малюты. С приземистым, жилистым Малютой посадскому не справиться, несмотря на рану опричника. Шеф секретной службы и воевода к драке привычный. Он в застенке форму не потерял,
Довольные опричники подогнали к избе телегу и принялись грузить, что попадалось на глаза. Женщины плакали и, упав на колени, молили грабителей, а дети онемели и опускались на пол безвольно, как тряпичные куклы. Во дворе рядом была та же картина. Юркого сухонького ливонца повесили на воротах, а хозяина избы и слуг отделали плеткой.
— Он первый изменник! — вопил Грязной. — Секи их, ребята! Он грамоты в Псков возил от бояр прегнуснодейных, царевых недоброхотов. Вали их! Руби и мальцов! Изничтожай подлое семя!
И напротив, через дорогу, похожее творилось. И на соседней улице. И в центре Торжка, и на окраинах.
— Лупи, бей, жарь! Дави измену! — до сипоты выходил из себя Малюта, мечась взад-вперед по городку с нежным названием Торжок.
Долгий обоз к вечеру уполз, скрипя колесами, в Москву. А с рассветом двинулись в Бежецкую пятину всей опричной черной лавиной, чтобы оттуда, не мешкая, выступить к Новгороду.
Классические фрагменты
Чтобы глубже понять и оценить роль Григория-Малюты Лукьяновича Скуратова-Бельского в разгроме Новгорода — а он в развернувшихся кровавых событиях сыграл главную роль и, в сущности, они, события, стали апогеем его опричной деятельности, — необходимо ненадолго вернуться вспять и припомнить кое-что из эпохи Иоаннова деда — великого князя Иоанна III Васильевича.
При Иоанне III Васильевиче окончательно пал Новгород, обладавший редчайшим на Руси прилагательным — Великий. Не Москва Великая, не Ярославль, не Тверь, не Киев с Черниговом, не Суздаль, а именно Новгород. Попадались с такой же приставкой посады, однако, повторяю, чрезвычайно редко. Муки великого города, и поныне волнующие людей, растянулись на десятилетия. Вот почему прежде происшедшего в январе-феврале 1570 года стоит задуматься над катастрофой, постигшей первую вольнуюгородскую общину. И вместе с тем не учинять скорый суд над Иоанном, а постараться вникнуть в саму суть жестоких поступков, выросших из подозрений, бесконечно возбуждаемых польской и литовской секретными службами.
Начнем читать классические фрагменты не по порядку, а по надобности, для того чтобы не утратить стройности и логичности в изложении. От Василия Осиповича Ключевского возьмем отсчет, попутно заметив, что о разгроме Великого Новгорода при Иоанне IV Васильевиче он пишет мельком, а одного из главных действующих лиц трагедии архиепископа Пимена называет лишь однажды, и то в совершенно иной связи.
«Мы видели, как много содействовало успехам новгородской вольности политическое обособление Новгррода от княжеской Руси, — пишет в главке «Зависимость от Низа» Ключевский. — Но оставалась экономическая зависимостьот Низа, от центральной княжеской Великороссии. Новгород всегда нуждался в привозном хлебе с Низа. Это заставляло его поддерживать постоянно добрые отношения к Низовой Руси».