Мама кукол
Шрифт:
В тот момент Нина пообещала себе, что больше не станет спорить с сестрой по поводу мамы, чтобы не напоминать лишний раз об их общей трагедии и не видеть в глазах сестры ту бездонную боль. О том, что напомнить может кто-то другой, Нина не переживала, потому что говорить об Анне Измайловой, их маме и первой жене Виктора, в этом доме было не принято. Овдовевший мужчина очень болезненно реагировал, стоило кому-то упомянуть покойную супругу. Он злился, раздражался, мог нагрубить, а после уходил в себя и подолгу молчал. Поначалу Нина пыталась бунтовать, ругалась с отцом, не понимая, почему имя матери в их доме под запретом. Почему отец не сохранил ни одной ее
– Юле было бы обидно, если бы я развесил повсюду фото моей первой жены, – отвечал ей сквозь зубы отец.
– Юле было бы плевать, – возражала на это Эля, закрывшись с Ниной и няней Агатой в игровой комнате. – Она самый здравомыслящий человек в этом доме.
– Юле плевать, а вашему отцу – нет, – спицы в руках няни тихо стучали друг о друга. – Он никак не может ее простить.
– Простить за что? – отвлекалась от игры младшенькая Измайлова.
– Бог его знает, – старушка неторопливо раскачивалась в кресле-качалке. – Быть может, за то, что оставила его и вас одних, не стала бороться за жизнь. А может, произошло что-то между ними накануне ее смерти. Одно могу сказать наверняка – он на нее злится, да так, что ни смерть, ни время не в силах эту злость потушить.
Лишь став подростками девочки выяснили, что Аня Измайлова умерла не от аллергии на таблетку обезболивающего, как они привыкли думать, а покончила с собой, выпив целую упаковку снотворного. Так они получили ответ на вопрос: «Из-за чего же злится отец?» И договорились, что больше не будут упоминать при нем имя матери и станут держать ее фотографии подальше от его глаз.
Нина задумчиво покусала губу, подошла к столу и достала из ящика коробок с кнопками. Забралась на кровать, распихала подушки, освобождая путь, и привстала на цыпочки, чтобы приколоть афишу к стене.
Пять минут спустя она удовлетворенно отряхнула руки и спрыгнула с кровати, чтобы оценить результат своих трудов.
– Здорово, да? – спросила Нина Альфа. – Эльке бы понравилось.
Она приблизилась к тумбе с телевизором, опустилась на колени и пробежала кончиками пальцев по стопке видеокассет. У них с Элей был совершенно разный вкус на фильмы. На экране Эля предпочитала наблюдать за любовными перипетиями, которые Нина терпеть не могла, поэтому торопливо пробежалась взглядом по «Соломенной женщине», «Этому молодому сердцу», «Назовите меня мадам» и издала победоносный клич, отыскав наконец «Бал вампиров». Включила телевизор, видеомагнитофон, вставила кассету в кассетоприемник. Нажала несколько кнопок на пульте и опустилась в кресло, мысленно возвращаясь во времена, когда сестра оставалась рядом, а жизнь была образцом спокойствия и благополучия.
По экрану заскользили титры. Альф недовольно зарычал.
– Ты чего? – удивилась Нина.
Бордер-колли вновь зарычал, куда громче и требовательнее.
– Не хочешь – не смотри.
Подумав, пес выбежал из комнаты.
– Странный какой-то, – проворчала она и, устраиваясь поудобнее, закинула ноги на подлокотник.
Но расслабиться перед телевизором не удалось: вернувшийся Альф подбежал к хозяйке и бросил теннисный мяч прямо ей в нос.
– Ай! – Нина сжала переносицу пальцами. – Я обещала тебе поиграть, – вспомнила она, разглядывая любимую собачью игрушку. – Совсем забыла.
Она поднялась с кресла и выключила телевизор.
– Фильм может подождать до завтра, – она обернулась на своего питомца. – А вот неугомонный пес, видимо, не может. Ладно, кто быстрее
Они разом сорвались с места и, громко топая, помчались по коридору, затем по лестнице, через холл первого этажа, стремясь наружу, в темноту и прохладу вечернего леса, где у ручья их ждали заросли цветущего олеандра.
Глава 4
Из дневника Нины Измайловой:
Как я себя чувствую? Глупо.
Вы говорите, что я должна делать записи регулярно, иначе от этого не будет толку. Что нужно записывать все эмоции, которые возникают в течение дня, и фиксировать все мысли, касающиеся Эли. Вероятно, вы думаете, что чувств этих у меня прорва и вам придется читать многотомник, написанный пациенткой Н.
Что ж, уважаемый Семен Витальевич, вынуждена вас разочаровать. Моих эмоций и на чахлый рассказик не наберется. Все, что я чувствую, – это горе. От того, что больше не вижу сестру каждый день. Что не имею возможности позвонить и пожаловаться на главреда, который отчитал меня сегодня за не вовремя сданный материал, или на продавца фруктов, который подсунул гнилой персик.
А еще обиду. Обиду за то, что бросила меня. Бросила отца и двойняшек.
И злость. Что так легко сдалась. Просто ушла, даже не попыталась бороться.
И негодование. Что не поделилась своей бедой со мной. Ведь мы – сестры Измайловы, всегда вместе, друг за друга горой. Уж вдвоем-то мы бы нашли выход из любой ситуации, какой бы тупиковой она ни казалась на первый взгляд.
А еще страх. Страх, что никогда больше ее не увижу и никогда не узнаю, что с ней произошло.
И боль… Боль – это эмоция? В моем случае да. У меня болит все тело, словно внутренности перемолоты в фарш. Или заморожены. Или перемолоты, а потом заморожены. Боже, что я несу. Надо вырвать и сжечь этот лист, иначе меня упекут в психушку. Это в компетенции психотерапевтов? (Отметка себе – узнать.) Ладно, шучу. Не стану я ничего сжигать, тем более страницы пронумерованы. Как хитрo.
Кстати, как вам мой сон? Наверное, дедушка Фрейд плакал бы от счастья, окажись я его пациенткой. А если серьезно, что он может означать? Что имела в виду Эля, повторяя: «Она пришла, и мне пришлось уйти?» Кто «она»? Мама? За ней пришла наша покойная мама? Или… Она – это не человек? Болезнь? Беда? Любовь? Кара? Смерть? Шизофрения?
Чувствую, пора закругляться. Поток сознания – это, может, и чудесно в случае с Фолкнером, но в моем исполнении он превращается в поток бреда.
Нина обожала ездить на общественном транспорте по выходным, особенно если направлялся он от центра города к окраинам. Тишина, полупустой автобус, редкие пассажиры, везущие в коробках и корзинах саженцы на дачу. Лица светятся предвкушением выходных, полных солнца, грядок и шашлыков.
Нина окинула взглядом случайных попутчиков и почувствовала, как грудь распирает от любви к этим незнакомцам: к их простенькой дачной одежде, к их полным нехитрой провизией авоськам, к их мозолистым от тяпок рукам, едва успевшим зажить с прошлых выходных. Несколько человек перехватили ее взгляд и улыбнулись в ответ. В солнечное, пахнущее морской солью утро просто невозможно не излучать любовь ко всему окружающему миру.